В этом балагане, что творился у меня в жизни, а за одно и в государстве, мне неожиданно доставили посылку (в кой-то веки мне что-то доставил не Родион). На коробке довольно внушительных размеров было написано: "Прежде, чем открывать, прочесть письмо". Письмо прилагалось. Как только я открыл его, узнал привычный почерк и даже содрогнулся от неожиданности. Вот содержание этого письма:
"Дорогой Константин! Пусть мы с Тобой виделись всего пару раз, но память о Тебе и Твоём творчестве до сих пор не покидает меня. Ты напомнил мне самого себя в молодости. Такой же энергичный и верный своему делу, но более сильный и талантливый, чем я. Я знаю, Ты бы поспорил с этим, но я уже говорил Тебе, что сила художника не в том, на сколько правдоподобно он рисует, а в том, что он способен передавать своим творчеством. В своё время, я не смог сделать то, что можешь сделать Ты сейчас. Я сдался и так и не смог покинуть Забвенный город. Теперь мои дни в этом мире почти сочтены. Я уже чувствую, как Смерть приближается ко мне, чтобы забрать меня с собой в далёкий бесконечный путь. И поэтому, я хотел бы проститься с Тобой, ибо мы больше никогда не увидимся. Я желаю Тебе, чтобы Ты достиг той цели, к которой каждый из нас стремился, но пока так и не смог достичь. Я знаю, Тебя, быть может, пугает та ответственность, что свалилась на Тебя без Твоей воли, но, если это произошло, значит именно Ты можешь привести нас к долгожданной свободе мыслей! Я верю в Тебя!
С уважением и почтением Альберт Фёдорович!"
В коробке я нашёл картину. Последнюю картину моего любимого художника. На чёрном фоне были изображены скрещенные по центру три невероятно реалистичные факела. От них прямо-таки исходило невероятное тепло. В правом нижнем углу, как и всегда, стояла подпись автора белыми красками. Я сразу же вспомнил тот первый и единственный урок, который я от него получил (удивительно, что иногда, получив лишь один урок, Ты считаешь человека своим Учителем, настоящим Учителем!). Теперь во всех этих линиях и цветах я видел не грусть, а... гордость... Я... у меня не хватает слов для описания этого... и не найдётся никогда...
Но одно могу сказать с уверенностью, именно тогда я решил, что доведу всё это до конца несмотря ни на что, иначе все наши жертвы были напрасны!
Также я не могу не рассказать про один разговор между мной и Леной.
- Костя, я не уверена, что сейчас время для таких новостей…
- Лена, за эти дни я пережил такое, что меня больше ничем не удивить.
- Я беременна, Костя.
- Ладно, я ошибся. Это же замечательно, Дорогая, - я начал неустанно обнимать и целовать Лену.
- Слава Богу, что Ты отреагировал на это хорошо, - но увидел на лице Лены каплю печали.
- Что такое?
- Просто я не знаю, на сколько "своевременно" появится этот ребёнок. Мы не знаем, что произойдёт завтра, а для рождения и воспитания ребёнка – это не лучшие условия.
- Лена. Я клянусь Тебе, что сделаю всё, чтобы наш ребёнок стал счастливым. Я прошу одного: доверься мне. Что бы не произошло завтра – верь в меня и тогда всё будет хорошо.
- Я верю.
Из книги "Правосудие и правонравие: Воспоминания бывшего Председателя Верховного суда", глава 12 "Дело Трёх факелов":
"Я прекрасно помню, как мне позвонил Президент. Прежде, чем поведывать Вам сущность этого разговора, я бы хотел немного углубиться в свою биографию.
В отличие от историй, о которых я говорил в прошлых главах, эта начинается на закате моей работы в качестве судьи. Я был уже далеко не молод, мне перевалило за 70, и я планировал через пару месяцев уйти на заслуженную пенсию. Я считаю, что достаточно много посвятил себя изучению юриспруденции, у меня огромное количество публикаций, под моей редакцией издано 12 учебников, ещё больше – пособий. Хотя, конечно же, важнейшее, что я сделал в жизни, я делал в судейской мантии. Я давным-давно потерял счёт количеству рассмотренных мною дел. И я устал. По-настоящему устал. И именно поэтому хотел уйти на отдых.
Вспоминая сейчас то время, я так и не нахожу ответа на вопрос: чего же я ждал? Почему не ушёл сразу? Ждать более громкого уголовного дела, чем дело Алмазова (глава 6) было бы глупо, более интересного гражданского дела, чем дела АО «Ханойская башня» (глава 3) – безнадёжно. Да, безусловно, я следил за новостями и знал о деле Трёх факелов, но оснований предполагать того, что мне в обозримом будущем придётся рассматривать это дело, у меня не было. Это уголовное дело не подсудно Верховному суду ни в первой инстанции, ни в апелляции. Прийти ко мне на стол это дело могло только в кассации, но только после долгого расследования в рамках досудебного производства, тщательного разбирательства в первой инстанции и муторного обжалования в апелляции. С учётом сложности дела, а также количества потенциальных обвиняемых, до кассации дело должно было дойти в лучшем случае через 1,5 года.