Таран повидал всего этого достаточно, чтобы не принимать ложи и секты всерьез. Но оружейники – это что-то иное. Организованный пчелиный рой рядом с кучкой навозных жуков.
О Гильдии ходила слава, которая могла считаться как дурной, так и весьма лестной. В частности, говорили, будто каждый ее член (изначально – полноценный homo sapiens) стремился запихнуть в собственное тело как можно больше электронных штуковин, нередко даже без очевидной нужды, в ущерб белковой материи. Колония, коммуна и сообщество киборгов. Еще же ходили слухи, что оружейники недаром так назывались, и не имело значения, каково их положение в Запретном городе. Они не слишком-то стремились к светской или прочей власти, держались особняком, и никто не смел потревожить их покой безнаказанно.
Киборги считались большими мастаками по части всего, что касалось различных электронных игрушек специфического назначения. Большая часть этих изделий была эксклюзивной. Независимо от того, нуждались ли они в управлении или подлежали классификации по каталогам “Автоматизация и искусственный разум”, штуковины эти по большей части имели вполне определенное предназначение – взорвать, расстрелять, разрезать, разорвать, расчленить, выжечь, вспороть и разложить на атомы любого собрата по расе, равно как и его транспортные средства, жилища, прочие материальные объекты. В этом оружейники, надо отдать им должное, немало преуспели.
Тарана мало интересовала Гильдия как таковая. Ему было глубоко плевать на то, в каком состоянии находятся их биологические – да и биологические ли? – тела. От киборгов, независимо от того, каким количеством холодного или огнестрельного барахла они нашпигованы, на арене в бою со Страйкером проку будет немного.
Поэтому Хэнк рассчитывал отыскать нечто иное.
И с каждым шагом убеждался, что успех гарантирован.
Прежде всего, гостей встречали колоссального вида ворота. У косяков на суставчатых штативах торчали шестиствольные пулеметы. Одна короткая очередь, казалось, могла распылить на молекулы все живое в пределах километра.
Но то, что простиралось за створками, будто вышло из ночного кошмара спятившего инженера. Это была другая реальность, и Тарану даже показалось, что ему больше не суждено снова попасть в ту, где его разум чувствовал себя более-менее привычно (о каком-либо комфорте, разумеется, говорить не приходилось). Человек, венец природы и МВБ (Мера Всех Вещей) служил здесь всего лишь придатком. Балом правили машины. В обители оружейников механика и кремний не довольствовались скромными корпусами из нержавеющей стали, но стремились к каким-то новым способам реализации своей сущности. Сущность эту составляла информация в чистом виде, ведь алгоритм и двоичный код, скопированные на другой носитель, не перестают быть таковыми. Но то, что увидели гости из Клоповника, заставляло усомниться в реальности окружающего. Хэнку Тарану, видевшему подобное разве что в кино, да и то всего пару раз, показалось, что это дурной сон.
От которого, однако, было невозможно пробудиться.
Хэнк проходил мимо помещений, в которых машины функционировали, ремонтировались, спаривались и размножались. Это был чудовищный грибник, питательная среда для смертельных вирусов. Машины создавали машины, в чем (если, конечно, отбросить все человеколюбивые и недалекие теории касательно того, что лишь homo sapiens имеет право на реализацию эволюционного потенциала) можно было проследить определенную цель – Отбор и Развитие. А также зачатки Общества, если пройтись виртуальным взглядом вдоль оптоволоконных каналов и хотя бы мельком заглянуть в глубины Сети. Обыкновенный холодильник с автономным процессором мог поддерживать контакт с сотнями тысяч собственных копий, не говоря уж о фабрике-производителе. Это – Разделение Труда. Если нет предела совершенству, то…
Хэнк проходил мимо и через помещения, в которых тела обычных людей висели под потолком в прорезиненных коконах, из которых вместе с конечностями выглядывали оптические коннекторы. И женщины, и мужчины были беременны киберпространственными деками, что лежали в специальных мешочках. Из черепов торчали нейрошунты. Глаза белели закатившимися яблоками, рты были беспомощно распахнуты.
По мнению Тарана, все эти люди не отличались от трупов. В Клоповнике киберпространство было редкой роскошью, которая требовала много свободного времени, а также стабильного отключения органов чувств, куда более надежного, нежели обычный сон. Пока оператор будет блуждать в Сети, “снаружи” его беззащитное биологическое тело вполне успели бы ограбить или вовсе лишить бренной жизни… Да и не наблюдалось у аборигенов Клоповника, по правде говоря, особой потребности в киберсетях.
Еще Хэнк видел: первое – комнаты, в которых стены были покрыты гигантскими проекционными мониторами. Несколько молодых парней внимательно изучали бегущие одна за другой строки. Губы шевелились, в глазах отражались какие-то сложные символы. Помедлив мгновение в раздумье, Таран прошел мимо. Даже самый вышколенный и тренированный разум не может тягаться с компьютером в восприятии информации. Однако программировать можно и его. Второе – комнаты, где голограммы отображали проявления жизнедеятельности Стада – рождение, плоть, кормежку, секс, смерть. Группка же детишек, сидя на полу, созерцала сей познавательный фильм; третье – комнаты, где люди были неразрывно соединены с машинами. Протезы и имплантаты перешли ту стадию, на которой были просто придатками. Сказать, что здесь человеческое тело стало придатком, не было бы преувеличением. Оно вырабатывало тепловую, кинетическую и даже электрическую энергию, что позволяла электронно-кремниевому Симбионту не нуждаться в дополнительных “батареях”. Человек и Машина превратились в единый Организм, при виде которого Тарану хотелось блевать. Большая часть сцен вызывала животный ужас, отвращение и горечь за человеческий род (которая была будто бы Хэнку прежде не свойственна)…