— Я как те буржуи. Все мне хочется того, чего нет…
С ранней весны до поздней осени он, точно аист, вышагивал по берегу реки с закатанными выше колен штанами, с вечно дымящейся трубкой во рту, натянув глубоко на лоб старую, всю в дырах, помятую шляпу. И будучи сторожем-обходчиком, где бы ни ходил-бродил бай Дафин, к обеду сворачивал к Тонкоструйцу. Кто-то подарил ему старую трость, и он носил ее на плече вместе с ружьем.
Бай Дафин и на кавале умел играть. Его часто приглашали на свадьбы, крестины, ни одна сельская гулянка не обходилась без бай Дафина с кавалом. Но потом появились проигрыватели, транзисторы, и о нем забыли. Только время от времени, когда в село приезжал какой-нибудь ответственный товарищ, вспоминали о бай Дафине. Но бай Дафин по-прежнему не расставался с кавалом. Он носил его за поясом, как охотничий нож.
Примостится, бывало, где-нибудь на пеньке, заведет протяжную старинную песню, а косари слушают — не наслушаются.
— Эх, и хорошо же играешь, бай Дафин! Играй, играй!.. — скажут ему.
А он собирал вокруг себя детвору, пастухов, часом приходили и старики… Играл им на кавале, а они подпевали, а то пускались и в пляс. С кавалом работа сторожа не была ему в тягость. Да и теперь иногда по вечерам из железнодорожной будки можно было услышать звуки кавала.
Вот и сегодня, забросив удочки и усевшись поудобнее на своем любимом пеньке, бай Дафин достал из-за пояса кавал и заиграл. Тот, кто не знал бай Дафина, посмотрев на его железнодорожную форму, никогда бы не поверил, что этот добродушный старик — плоть от плоти крестьянин да еще и замечательный музыкант-самоучка, который играет так, что за сердце берет.
— О-о-о! Дедушка Дафин! А ты рыбу не распугаешь? — защебетали, подбежав к нему, вездесущие ребятишки.
— Ни в коем случае! Эта рыбка, которую сейчас ловлю, глухая: сомом называется.
— Сома хочешь поймать? — дивились дети.
— Да, сома! Здесь в тине обязательно водится сом.
Довольный тем, что у него появилась аудитория, бай Дафин засунул за пояс кавал и с наслаждением начал рассказывать детям свои были и небылицы.
Детские головки прильнули одна к другой, словно цветы в букете, и приоткрыв рты, не спускали широко распахнутых глаз с бай Дафина. А старик, хоть и увлекся рассказом, но взгляда от поплавков не отрывал.
— Как-то раз, когда я еще был таким, как вы, отец меня взял с собой ночью на рыбную ловлю. Все спят, а мы с фонарем топ-топ, да и притопали на Тонкоструец. Осветили на быстрине рыбу, а она как вынырнет да на нас уставится. Она на нас смотрит, а мы на нее. «Что смотришь? — кричит мне отец. — Лови!» А я не могу с места тронуться. Страшно! Вы видели ночью рыбу в реке? Светится! Она ведь содержит фосфор, вот и светится! Ночью на свету рыбки светятся, точно золотые. Мы с отцом полные торбы рыбы приносили. А то однажды вечером отец и говорит мне: «Идем! Сегодня я тебя поведу на сома! Большой такой сомище, как ты! Да где там — больше! Я знаю, где он спит. Сейчас он зарылся в тину, как поросенок, и спит, а я его за усы и цапну!». Три ночи и три дня ходили мы за этим сомом, никак не удавалось найти его логово. Каждую ночь он, словно чуя неладное, менял квартиру. Наконец-то мы застукали его под корнями вяза. Там под берегом есть большая дыра, вроде как пещера. Попадешь туда — пиши пропало, крышка. Отец запутался в корнях вяза и чуть не угодил в эту дыру. «Этот проклятый сом на тот свет меня загонит!» — сказал отец и вылез из воды. А сома этого мы на другой день видели: мутил воду в реке там, где стоит высокий дуб. Только сом может так баламутить воду. Мы и решили поймать его на наживу.
— А на какую наживу клюет сом?
— На мелкую рыбешку или лягушек.
— А вот и неправда! — возразил один пацан. — Сом — не хищник. Он питается мухами. У него большая пасть, а горло узкое.
Бай Дафин снисходительно улыбнулся, с чувством превосходства глянул на своего неожиданного оппонента, и не удостоив его ответом, продолжал:
— Только на ночную наживу можно поймать сома. Сом ведь — он хитрый, он поумнее будет и тебя, Драгойчо!
Дети засмеялись, а бедный Драгойчо, дерзнувший возразить бай Дафину, покраснел, как рак.
— Он ведь проглотит рыбешку или лягушку, а крючок выплюнет, словно косточку из сливы.
— Так-таки и выплюнет? Да ведь у него и языка-то нет, только жабры.
— Выплевывает, хоть верьте, хоть нет! Несколько раз он у нас крючок с лески скусывал и выплевывал. В конце-концов отец мне и говорит: