— Директорша в родильном доме, — насмешливо сказала Игна. — Сына родила! Пример показывает, как надо увеличивать производство школьников, чтобы не закрывались школы. А вы ее ругаете!
— Где ключи? Куда девалась уборщица?
Дина притаилась среди ребят и стояла, не отзываясь.
— Открывайте, иначе я всех вас вместе с вашими отпрысками в тюрьму засажу! — и, пробившись к двери, нажал на нее плечом. Дверь поддалась. Он двинул ее еще раз, дверь не выдержала, затрещала, на землю посыпались стекла.
— А-а-ах! — вырвалось у женщин.
Он повернулся, пробил себе дорогу сквозь толпу, сел в машину и умчался.
Вскоре в село Орешец приехала другая машина — милицейская…
Из нее вылез сам начальник милиции. Он осмотрел место происшествия и запретил школьной уборщице Дине подметать битые стекла у парадного входа.
Скоро пожаловали и следователи из самой Софии. Весь день и всю ночь велось следствие. Допрашивали женщин и детей. Допросили всех, кого только можно было допросить.
— Почему вы это сделали? — задавали всем один и тот же вопрос.
— Потому, что сил наших больше нет терпеть! — получали один и тот же ответ.
— А кто вас надоумил?
— Нужда!
— А главный инженер не подстрекал вас?
— Да он об этом слыхом не слыхал! Мы сами. Лопнуло наше терпение, — взволнованно доказывала Игна. — Мы можем все сделать, что потребует от нас власть. Но весь вопрос, как требовать! Так, как Слынчев требует — не пойдет.
Как ни придирались следователи к ее показаниям, сквозь какое сито их ни цедили, они все больше убеждались в том, что она говорит правду. Она лучше Слынчева объяснила им, как было дело и почему.
— Хорошо, что так вышло! Что вот приехали люди с самого высокого места, чтобы нас услышать. А то мы ведь и делегации слали, и жалобы писали не раз. Люди там наверху правильно решали, да только товарищ Слынчев эти решения клал под сукно, сам еще хуже давил нас, без ножа резал. Как же можно работать и жить с таким человеком? Чуть что не так, сразу приписывает, что мы против народной власти. Слово не так сказал — враг! Не так глянул — враг! А мы ведь тоже люди, товарищи! Бывает, и посмеемся, если что не так, а то и пожалуемся. Для того мы одно — народ и руководители, чтобы понимать друг друга, чтобы все было разумно, по согласию.
Сказав это, Игна направилась к выходу.
— Одну минуту, — попросил ее следователь. — А как вы думаете, что нужно сделать, чтобы все наладилось?
— Вы ведь это лучше меня знаете! Но я скажу! Слынчев, или мы! Вот так! А если вы настоящие коммунисты, то подумайте как следует. Может, и в нас вина есть. Да только если ребенок так долго плачет, мать не может не посмотреть, что с ним. Как вы говорите на собраниях?«Партия — это ваша мать родная!» А раз партия — нам мать, то она должна болеть душой за нас, а мы — за нее, так уж самой природой заведено.
Несколько дней село жило тревожным ожиданием. Игну пока никто не трогал, с завода никого не увольняли.
Опасались, что Солнышко попытается свалить всю вину на главного инженера, добьется его снятия и начнет новое наступление на Орешец…
Но на вторые или третьи сутки орешчане, вернувшись с завода, принесли в село радостные вести.
— Говорят, начальник в своем докладе заявил, что бунт в селе был не против власти, а против Солнышка, против его методов руководства, — сообщил Сыботин Игне, перед этим не забыв как следует ее пробрать за то, что вечно сует свой нос, куда надо и не надо.
Но женщины все еще не могли успокоиться. Они думали, что Солнышко опять выкрутится, как уже было не раз. Да и рука у него, видно, есть наверху.
Но скоро их тревогам настал конец. Судьба Солнышка была решена. Радости орешчан не было конца, когда Туча сообщил, что главный инженер остается на месте, а Слынчева убрали.
— Баа-бы-ы! — на все село крикнула Игна. — Айда на Тонкоструец строить бассейн.
38
Учительница Мара больше в Орешец не вернулась. Времени до занятий оставалось мало и не было никакого смысла таскать ребенка, в деревню и обратно.
Она переехала в большую светлую комнату, которую ей выделили по распоряжению главного инженера еще когда она была в родильном доме.
Дянко жил в селе, но каждое утро, в обед и вечером успевал забегать к жене. И эти посещения с каждым днем все крепче и крепче привязывали его к заводу, каждый день между ним и заводом протягивались все новые и новые невидимые канаты, которые он, даже если бы и хотел, уже не мог ни развязать, ни разрубить.