Ночь обещала быть холодной…
Игна смотрела на Лидию и думала: «А я ее била. И перчатки в известку бросила…»
Лидия была не одна. Она стояла спиной к Игне и громко разговаривала с другим экскаваторщиком. Потом вдруг обняла его, положила голову ему на плечо, как самому близкому и дорогому человеку.
Игна не уходила, но не из-за любопытства. Она ждала, пока Лидия повернется к ней.
Наконец, Игна увидела ее лицо так же близко, как тогда, во время скандала.
Лидия смотрела на нее удивленно, без ненависти и смущения… Следы масла на ее лице совсем не казались Игне отметинами грубой и развратной жизни. И Игна… сказала то, что должна была сказать только она — открыто и прямо, словно вытащила из-за пазухи дорогой, долго хранимый, согретый теплом своего сердца подарок:
— Небось, сердишься на меня за то, что было? — и улыбнулась, показав свои ровные зубы, виновато и чуть насмешливо. Это было самым очевидным доказательством осознанной ошибки. Игна смеялась над собой. — О-о-о! Мы, бабы, все такие, сама знаешь! А если с тобой такого еще не было, так будет! Вот так-то! — и не подав ей руки, не дожидаясь ответа, повернулась и быстро пошла прочь. Пора домой, сегодня вечером придет Сыботин.
Это было ее извинением и самокритикой.
Лидия уже хорошо знала, что из себя представляет Игна, и потому этого с нее было достаточно. Она была удивлена, когда, поднимаясь в кабину, увидела полевые цветы, засунутые за ручку дверцы.
— Это она их положила! Она!.. — сказала Лидия, и лицо ее озарилось улыбкой.
Лидия ловко вскочила в кабину и включила мотор. Затем наклонилась к окошечку и крикнула соседу:
— Давай, Борис! Пора!
Машины загудели. Начинало темнеть, мрак укутывал Тонкоструец, делая незаметными ямы, сливая в одно холмы, село и завод… Игна вышла на шоссе, а Лидия следила за ней до тех пор, пока та не растаяла в сумерках.
Уже совсем стемнело, когда к экскаваторщикам заглянул Дянко Георгиев. На его линейке лежало несколько ящиков с виноградом, которым он хотел сегодня порадовать жену.
— Это ее работа! — сказал он, выслушав рассказ Лидии. — Только Игна могла это сделать! Никто, кроме нее, не смог бы так поступить! В этом году, весной, когда мы возвращались с поля, она разукрасила волов, точно молодоженов на свадьбе!
Дянко покачал головой, сел на линейку и укатил.
— Неистощимая женщина! Как земля!..
40
Сыботин пришел домой и, сияя от радости, сообщил Игне, что им дали двухкомнатную квартиру. Яничка тоже была дома. Ей так и не удалось поговорить с инженером, но она уже знала, что Ицко выпустят. До поздней ночи ее счастливый голосок звенел по всему дому.
— Мама, там все есть: и ванная, и большая кухня!.. Мы будем на самом верху, никто не будет толочься у нас над головой.
— Ну, хватит тебе, замолчи! — пыталась урезонить ее мать, но девочка продолжала болтать и никак не могла уснуть.
— И гостиная очень светлая, с балконом. А одна комнатка совсем маленькая, как раз для меня. Это будет моя комната, правда? Я уже решила, что там поставлю. Пап, ты мне закажешь этажерку для книг?
— Хватит, хватит! Ты еще учиться не начинала, а уже об этажерке думаешь, — опять остановила ее мать.
— Я уже план начертила, как все расставить. И учительнице Маре рассказала. Ей понравилось! Только она сказала, что напротив кровати нужно поставить еще и диван. Ведь ко мне будут приходить гости!..
— Так вот почему ты с ума сходишь — ты мне будешь гостей таскать в дом! — подозрительно посмотрев на дочь, отрезала Игна.
— А мои одноклассницы, мам? Мы же будем собираться, писать доклады, решать задачи, заниматься в кружках!.. Ты думаешь, в техникуме легко учиться? Это тебе не деревенская школа! Там такие чертежи!
До поздней ночи Яничка не могла нарадоваться новой квартире, а еще больше тому, что освободят Ицко. Никто не знал, каково ей было в эти дни. Ночами металась в постели и плакала в подушку. Во сне видела его мертвым и кричала не своим голосом. Мать вскакивала с постели и спрашивала:
— Что ты кричишь среди ночи?