Сыботин стал спускаться на землю. Парень вдруг исчез, как сквозь землю провалился.
— Что ты здесь делаешь? — удивился Сыботин. Яничка оправляла волосы и отжимала мокрый подол юбки.
— Ничего! Была на матче, а потом решила зайти к тебе.
— Но ведь уже поздно! Как ты пойдешь домой?
— Переночую у тебя, а рано утром пойду…
— Как же тебя мать отпустила одну?
— Она меня не пускала, я сбежала. Как здесь хорошо!
Чувствуя, что губы ее еще горят, оглянулась. Она чувствовала, что парень, который вытащил ее из ямы, где-то рядом и что так просто он от нее теперь не уйдет.
— Я провалилась в яму в водой, — бормотала Яничка. — Пап, почему ты не возьмешь меня к себе?
— Закончишь школу, тогда возьму. Поступишь в техникум. А как переедешь ты, тогда и мать не усидит одна в селе.
— Какая она глупая. Я ей говорю, что нужно скорее переезжать, а она меня побила. А я ей сказала, что пойду к тебе и все расскажу. Не хочу возвращаться в деревню к маме. Здесь так хорошо! — говорила Яничка, а сама все озиралась по сторонам, ища глазами вихрастого паренька.
Вошли в комнату отца. Яничка так и онемела. На койке отца, прямо на одеяле, лежала какая-то женщина в синем комбинезоне с разметавшимися по подушке волосами. Яничка еще больше удивилась, когда узнала в этой женщине Лидию, которая вместе с матерью и отцом садила виноград. Лидия вскочила и, смутившись, стала поправлять прическу. Сыботин тоже смешался, заметив, как рука дочери, выскользнув из его руки, повисла вдоль тела, точно плеть.
— Рановато ты пришла… — вымолвил Сыботин и добавил, будто специально для Янички, — …на собрание.
— Да вот ждала, ждала и задремала…
Яничка стояла у дверей в замешательстве. В голове с лихорадочной быстротой проносились вопросы, от которых сердце готово было разорваться. «Что нужно этой женщине здесь? Разлеглась, как у себя дома! Что это значит?» Она перевела испытующий, полный тревоги и недоумения, взгляд с женщины на отца. Ей показалось, что отец избегает смотреть ей в глаза. Вся его фигура выражала смущение и неловкость, словно его уличили в преступлении. До этого Яничка никогда не задумывалась над тем, что такое измена, неверность, о которых ей приходилось не раз слышать от взрослых. В душе ее творилось невесть что. Ей хотелось крикнуть отцу прямо в лицо: «Так вот ты какой! Как ты мог допустить, чтобы чужая женщина валялась на твоей постели! А как же мама!» Ее детская головка работала лихорадочно, шла кругом, мысли жгли раскаленным железом. Она представляла себе, что могли делать отец и эта женщина. Они не только целовались… Что такое поцелуй, ей уже было известно… Этот первый поцелуй теперь казался ей горьким, как полынь. Яничка даже сплюнула. У нее было такое чувство, что она наглоталась яду. Она не знала, что делать, куда деваться. Ей думалось, что жить дальше нельзя, что это конец, смерть. Ноги ее подкашивались. Хотела бежать, но не могла сдвинуться с места. Нет, она умрет здесь, в этой комнате.
— Яничка! Иди сюда! Садись! — звала девочку Лидия.
Но Яничка не слышала ее. Она была далеко со своими мыслями и ноющей болью в сердце… Голоса доносились до нее, словно сквозь глухую стену.
Отец сел к столу и тоже стал ее звать:
— Вы ведь знакомы. Ну иди же! Поздоровайся с тетей Лидой! Ты ведь тоже хочешь стать такой, как она… машинами управлять. Осенью вот отдадим тебя в техникум…
За окном назойливо фурчала легковая машина, очевидно, не заводился мотор…
— Ну, что ж ты, милая! — Лидия подошла к девчушке, погладила ее по головке и поцеловала. — Какая стала красавица! Иди расскажи, что у вас нового, как мама.
Это уже было слишком. Поступить так подло и после этого спрашивать о матери! В поджатых губах и поблескивающих глазах женщины ей чудилась скрытая насмешка: что, мол, все еще таскает кресты с кладбища? Пусть таскает! Пусть себе сидит безвылазно в деревне да по воскресеньям не забывает присылать жареных курочек, а мы с твоим отцом будем ими лакомиться. Пусть, пусть себе сидит там! Нас это вполне устраивает».
С улицы донеслись голоса. Комната начала заполняться людьми. Яничка, как котенок, сжалась в комок в уголке и, увидев, что вошедшие расселись по два-три человека на койках, стульях и принесенной откуда-то скамейке, начала постепенно приходить в себя.
22
Слишком непосильным было для детского сердца то, что случилось вчера. Первый поцелуй, первое подозрение и первое разочарование. Все равно, что после яркого, ослепительного солнца провалиться вдруг в кромешную, могильную тьму, в беспросветный зловещий мрак, после ощущения счастья, полета испытать головокружительное падение. Утром она прямо с завода пошла в школу. В школе сидела, как больная. Не слушала, что говорили учителя. Ничего не слышала и не видела.