— В Ялте можно было наблюдать важные и интересные явления, — рассказывал он. — Я там был, многое слышал и видел. Речь шла о запутанных и острых вопросах, о вопросах мирового значения. Большую роль на Ялтинской конференции играла советская делегация. Сталин знал Черчилля, знал его как ловкого, хитрого дипломата и как человека, прибегавшего к любому доступному ему виду оружия, лишь бы подавить русскую революцию. Именно он старался как можно дольше задержать союзников, чтобы дать Гитлеру все шансы для разгрома России, и пошел на уступки, когда его вынудили.
В пользу Рузвельта Сталина расположил Гарри Гопкинс; но Сталин понимал, что Рузвельт в значительной мере зависит от того же крупного капитала, который до него представлял Гувер. Он понимал, что американские монополисты стояли за спиной польских помещиков и эмигрантов из прибалтийских государств, ткавших паутину клеветы и интриг против Советов, Еще после первой мировой войны они с помощью Клемансо образовали из Польши и прибалтийских государств «санитарный кордон» с целью покорить Россию, как только представится удобный случай. Польша веками представляла собой опаснейший в Европе очаг милитаристски настроенных, алчных помещиков, высасывающих кровь из миллионов беспомощных крестьян. Польские орды во главе с такими авантюристами, как Пилсудский, уже вторгались в Россию и разоряли ее землю. Чехословакия, Венгрия и балканские государства в течение столетий были заповедниками эксплуататоров крестьянства в Европе.
Судья Мансарт узнал, что США предоставили Европе пятьдесят два миллиарда долларов, помогая ей остановить Гитлера. Из них тридцать один миллиард достался Англии; США обещали ей еще дополнительную помощь и выполнили свое обещание. Десять миллиардов были предоставлены Франции, которая сложила оружие и нуждалась в помощи, значительно превышавшей ее вклад в общее дело разгрома гитлеровской Германии. Но Советскому Союзу, вынесшему на себе главную тяжесть войны, досталось всего одиннадцать миллиардов. Этот дар следовало бы по меньшей мере удвоить, ведь Россия, потерявшая пятнадцать миллионов человек убитыми, буквально истекала кровью. Спасая Европу, она чуть не погибла сама, а теперь была осуждена на муки.
В марте 1945 года Рузвельт говорил в послании конгрессу:
«Здание мира не может быть воздвигнуто силами одного человека, одной партии или одной страны. Мир не может быть только американским, английским, русским, французским или китайским. Он не может быть миром одной большой страны или группы малых стран. Он должен быть миром, основанным на сотрудничестве стран всего земного шара».
Мансарт внимательно слушал рассказ молодого человека:
— Требовались новые исключительно важные соглашения, и в принципе была достигнута договоренность об их конкретизации и проведении в жизнь. Будь Рузвельт жив, имелись бы все шансы на их осуществление, конечно, не без трений, но с доверием, взаимопониманием и доброй волей.
Позднее Гарри Гопкинс писал: «Мы искренне, от всей души, верили в то, что взошла заря нового дня, о котором все мы столько лет мечтали, моля бога о его наступлении. Мы были абсолютно убеждены, что одержали величайшую в истории победу, установив мир на земле. Говоря «мы», я подразумеваю всех нас, все цивилизованное человечество. Русские доказали свою мудрость и дальновидность, ни у президента, ни у кого-либо из нас не было сомнений в том, что мы сможем ужиться с ними».
Судья Мансарт с большим интересом следил за беседой, прислушиваясь в особенности к словам очевидца недавних знаменательных событий.
— Кто этот молодой человек? — спросил он до окончании завтрака.
Кто-то ответил:
— По-моему, его зовут Хисс, Алджер Хисс.
В тот же день, когда Мансарт познакомился с Хиосом, он заметил в ресторане нового посетителя. Это был молодой человек лет двадцати с небольшим. Судья Мансарт невольно обратил на него внимание. Тот появился здесь впервые и своей внешностью живо напомнил Мансарту о его погибшем приемном сыне. Этот молодой, явно цветной юноша внешне был чрезвычайно привлекателен: он был высок ростом, широк в плечах, хорошо сложен, имел красивую светло-коричневую кожу и пышную шевелюру. Когда, поднявшись из-за стола, он взглянул на Мансарта, судье показалось, что в выражении его лица промелькнуло что-то смутно знакомое. На него смотрело молодое, красивое лицо, на котором наряду с юношеским задором сквозило гордое сознание собственного достоинства. Мансарта охватило волнение. Где он видел эту так хорошо знакомую улыбку? Сердце у него внезапно сжалось. Он нерешительно сделал несколько шагов и вдруг, бросившись вперед, резким жестом остановил молодого человека в тот момент, когда тот уже взялся за ручку входной двери.