— Можно войти? — спросил, улыбаясь, д’Арбусье. Он обнялся с Аделбертом, поцеловал руку Дао Ту и тихо сказал:
— Дай бог тебе здоровья, Дао Ту! Ты выполнила свой долг!
Выслушав рассказ о том, что произошло, д’Арбусье объявил:
— Ну, а теперь займемся твоим спасением!
Дао в отчаянии покачала головой, но не успела сказать ни слова, пап опить раздался стук в дверь. Аделберт чуть не силон утащил Дао Ту и спальню. Д’Арбусье не спеша открыл дверь. У входа стоял мальчик-почтальон с голубоватым конвертом в руках — он принес Аделберту телеграмму. Д’Арбусье уплатил за доставку и вдруг весело рассмеялся.
— Сынок, где ты купил эту форму? — спросил он.
Мальчик несколько опешил и, подозрительно глядя на него, объяснил. А д’Арбусье спокойно продолжал:
— Видишь ли, мы хотим разыграть нашего приятеля — вручить ему телеграмму из рук его возлюбленной, переодетой почтальоном. Не одолжишь ли ты нам на часок твою форму? Ты получишь за это, скажем… впрочем, какая разница! Вот тебе тысяча франков!
Почтальон колебался. На сцену выплыла вторая бумажка в тысячу франков, и мальчик быстро снял с себя костюм. Через какую-то минуту Дао Ту, одетая в форму почтальона, сопровождала д’Арбусье к его машине, а настоящий почтальон полураздетый бесцельно слонялся по комнате Аделберта; ушел он только в сумерки, одевшись в старый костюм Аделберта, но уже с тремя тысячами франков в кармане. Консьерж проводил его испытующим взглядом.
Лишь после его ухода Аделберт, всецело поглощенный мыслью о Дао Ту, вдруг вспомнил о телеграмме. Она была от его отца и гласила: «Дед тяжело болен. Хочет тебя видеть. Приезжай немедленно». В конверт было вложено также извещение о переводе ему тысячи долларов.
Аделберт любил своего деда. Тот всегда казался ему добрым стариком, пожалуй чересчур уж миролюбивым, но зато умным и честным. Дуглас иногда шутливо называл его «дядей Томом», однако тоже питал к нему большое уважение. У Аделберта не было ни малейшего желания возвращаться на родину только для того, чтобы принять участие в похоронах старика. В конце концов, это никому не нужный культ предков, и он, Аделберт, далек от подобных предрассудков. Главное же — он чувствовал, что должен снова увидеть Дао Ту, без нее он не в силах будет перестроить свою жизнь, а это надо сделать во что бы то ни стало.
Прошла целая неделя, пока он получил письмо из Марселя от д’Арбусье, настойчиво приглашавшего его принять участие в конференции лиц, озабоченных судьбой Африки. Аделберт без долгих размышлений уложил свои вещи и выехал на Юг. Поезд медленно двигался по долине Роны к ее устью. В Дижоне из-за сутолоки он не смог пробраться к станционному буфету, и к тому моменту, когда ему подали наконец еду в вагоне-ресторане — это было уже между Лионом и Авиньоном, — у него разыгрался волчий аппетит. Зато когда поезд полз мимо виноградников, древних церквей и руин, напомнивших Аделберту о борьбе пап против королей, об эпохе римского владычества, о Фридрихе Барбароссе, он почувствовал себя вознагражденным за все неудобства.
Ожидая пересадки, он поднялся к одному из прованских замков, построенному на острой, как пика, скале, нависшей над голубым, усеянным пятнами островов морем. Аделберт пробирался по узким, извилистым, но чистым улочкам, заполненным рабочими, детьми, бродячими кошками и собаками. Он прошел вдоль высоких стен, увенчанных огромными четырехугольными башнями с узкими бойницами; за этими стенами скрывались просторные дворы с прекрасными садами, где тысячу лет назад принцы и придворные вели беспечную жизнь, пренебрегая всем миром. Куда делось их прежнее могущество?
Обширный двор замка, когда-то выложенный дерном и пестревший цветами, порос теперь кипарисами и липами. Внешними врагами были отныне не воинственные северные варвары, а угрюмые труженики на полях за стенами замка; подобно своим предкам, эти местные крестьяне, полные ненависти и недовольства, хмуро поглядывали на ведущих праздную жизнь землевладельцев, которым без всякого труда досталось их богатство.
По узким, еле заметным вьющимся тропинкам Аделберт спустился к площади, где останавливается автобус, курсирующий между Йером и Тулоном. Под вечер он очутился наконец на холмах Марселя и, обосновавшись в небольшом отеле, медленно побрел по Кур-де-Бельзюнс в направлении Каннебьера. По дороге он встретил множество цветных — как африканцев, так и азиатов. Это были рабочие, моряки и ремесленники. Тут было самое подходящее место для такой конференции, в какой он собирался участвовать.