Заранее подготовленных выступлений было немного; основную часть времени заняла дискуссия, зачастую весьма оживленная. Исследовательская работа еще только развертывалась, и поэтому докладов было мало; однако многие говорили о своих планах. Одна из речей была произнесена случайным посетителем.
Аба Азиз, именовавший себя в Америке Александром Абрахамом, тоже проявил интерес к работе колледжа. По традиции видные иностранцы, в особенности цветные, были в колледже желанными гостями, и их старались принять как можно лучше. Новый гость казался образованным человеком, и Мансарт попросил его задержаться и выступить на конференции.
Абрахам был высок, худощав, с черной кожей и густыми вьющимися волосами. Он отлично владел английским, французским, немецким, итальянским, русским и арабским языками; впрочем, во время пребывания в Соединенных Штатах к двум последним языкам он не прибегал и даже не говорил никому, что их знает. Его краткое обращение к собравшимся вызвало замешательство. Абрахам заявил:
— Мы признаем, что ясное представление о вещах — наилучший путь к их познанию. Однако тут можно задать неожиданный вопрос: что нам, в сущности, известно о вещах, которые мы себе представляем, да и существуют ли вообще, помимо наших представлений, какие-то реальные вещи? В этом случае на помощь науке приходит здравый смысл и говорит: давайте действовать так, как будто этот внешний мир действительно существует, и начнем систематически постигать и изучать его. На основе этой гипотезы мы открыли мир материи и энергии, движущийся во времени и пространстве и проявляющий изумительные закономерности. В самом деле, в прошлом столетии мы достигли такого уровня знаний, который, казалось, открывал нам пути к познанию общих для всех вещей законов эволюции, и приблизились к познанию аналогичных законов, управляющих всеми формами жизни — растительной, животной и человеческой. И вдруг в наши дни все пошло прахом. При более глубоком анализе оказалось, что в этой движущейся материи, представленной, с одной стороны, бесконечно малыми частицами, а с другой — обширными звездными пространствами, нет не только каких-либо закономерностей, но есть совершенно противоречивые, сбивающие с толку свойства. Они настолько противоречивы, что, рассуждая, например, об атомах, мы вправе говорить только о вероятном или даже о случайном движении, которое мыслители донаучной эры довольно неудачно именовали «свободой воли». Время и пространство кажутся нам теперь лишь различными сторонами одного и того же явления, а вселенную можно научно объяснить лишь в том случае, если допустить, что мы способны измерить то, что считается пока неизмеримым, или тогда, когда мы познаем то, что сейчас кажется нам непознаваемым. Все это вызывает негодование у ортодоксальных ученых старшего поколения и насмешки со стороны священников, однако физики и математики доказывают свою правоту, расщепляя и синтезируя атомы, подчиняя своей воле световые лучи и стирая грань между движением и материей. Все эти явления бросают вызов ученым наших дней. В соответствии с этим, насколько я понимаю, будет развиваться и данная конференция. Изучая в пределах своих возможностей поведение человека на определенной территории, она или откроет закон, или же определит границы случайности.
Мистер Абрахам уселся на место под вежливые, но жидкие аплодисменты. Почти никто из слушателей не понял, что он хотел сказать. Позднее кое-кто из белых попечителей скрашивал друг друга:
— О чем он, черт возьми, говорил?
— По-моему, какая-то явная чепуха!
— Кто он такой?
— Что ему, в сущности, известно об атомах? А если известно, то откуда?
— Надо связаться с ФБР. Может быть, тут требуется расследование.
В следующем году Федеральное бюро расследований собрало об Азизе немало данных. Родился он в Йемене.