Но когда он внес свое предложение в церковный совет, оно встретило там единодушный отпор. Церковь ни в коем случае нельзя переносить. Само упоминание об этом — святотатство. Она простояла на этом месте пятьдесят лет и будет стоять здесь вечно. Доводов Уилсона никто не слушал. О том, чтобы перестроить старую церковь, еще можно подумать, но спешить с этим незачем, совсем незачем.
Уилсон снова направился в деловую часть города, на этот раз к молодому банкиру, интеллигентного вида белому, который весьма сочувственно отнесся к его просьбе, но все же, покачав головой, сказал:
— Ваше преподобие, по-моему, вы не вполне отдаете себе отчет в положении вещей. Разве вы не видите, какие крупные суммы вложены белыми в здания, окружающие эту церковь? Там доходные дома, магазины, кабаки, притоны для азартных игр — надеюсь, их не так уж много. Цветные находят себе работу в Кент-хаузе и в других домах, притом живут поблизости от места работы. Когда город устраивает свои дела таким образом, их не так-то легко изменить. И будь я на вашем месте, я бы попросту занялся ремонтом старой церкви, чтобы она продержалась еще пять или десять лет. Вероятно, к тому времени можно будет что-нибудь предпринять в более широких масштабах.
Уилсон спросил:
— А что это за Кент-хауз, о котором вы упомянули? Не понимаю, зачем там понадобился отель для белых?
Молодой банкир несколько удивленно взглянул на него и решительно заявил:
— Боюсь, что не смогу дать вам никаких сведений о Кент-хаузе. Вам придется выяснить это самому. Надеюсь еще встретиться с вами. — И он распрощался с цветным проповедником.
На следующий день Соджорнер, усевшись рядом с мужем и взяв его за руку, спросила:
— Дорогой мои, тебе известно, что собой представляет Кент-хауз?
— Нет, — ответил Уилсон. — Я как раз интересовался им. А что это такое?
— Это публичный дом для белых с белыми проститутками. Хозяйка дома нанимает немало слуг из местных жителей, включая двух членов нашего церковного совета, делает закупки у цветных бакалейщиков, а в число ее клиентов входит кое-кто из самых видных белых горожан.
Уилсон с изумлением посмотрел на жопу.
— Ты, должно быть, ошиблась, милая.
— Спроси у мисс Кэтт, — ответила она.
Разговор с мисс Кэтт и с другими горожанами совершенно ошеломил Уилсона. Публичные дома для белых с цветными проститутками, как правило, размещались в негритянских кварталах и открыто там существовали. Но протесты белых и растущее негодование со стороны негров привели к значительному сокращению таких домов.
В случае с Кент-хаузом положение было сложнее.
Служившие здесь негры имели более высокие и более регулярные доходы. Девушки были белые и все до одной приезжие — во избежание трений с местными жителями. Кент-хауз пользовался поддержкой многих белых жителей, и шума в печати никто не поднимал. Отдельные протесты цветных ни к чему не приводили; у негров здесь были высокие заработки; их задабривали подачками и различной благотворительной помощью, собираемой по подписке. И все же Уилсон понимал, что вопрос стоит так: или он, или этот дом. Но покинуть приход сейчас, не добившись ничего, практически означало бы для Рузвельта конец его карьеры в африканской методистской церкви, если не вообще церковной деятельности. Он возмущенно заявил мисс Кэтт:
— Этот дом надо бы просто сжечь!
Она как-то дико взглянула на него и сказала:
— Дорогой мой пастор, это как раз то, что я давно уже решила. Протесты тут не помогут. Мы в кабале у этого позорного дома. Мне не хотелось бы только причинять зла этим миловидным девушкам. Они не виноваты. Но если дом сгорит, то мы наверняка получим возможность поднять большой шум, прежде чем его отстроят заново. Я не вижу другого выхода. Дом надо сжечь! Так велит мне бог!
Уилсон, взяв себя в руки, посмотрел на женщину, глаза которой свирепо сверкали.
— Дорогая мисс Кэтт, — сказал он, — я это говорил, конечно, не в буквальном смысле. Вы должны… вы должны выкинуть это из головы. Я… я говорил об этом так, вообще…
Мисс Кэтт спокойно взглянула на него.
— Я попинаю вас. Но меня никто не переубедит — я думала над этим целых десять лет. Дом надо сжечь.