Пролог
– Гляди-ка, Пит! Место-то какое жуткое! Будто здесь недавно пожар бушевал…
– Да нет… Сколько лет я мимо проезжаю — всё такое же. Я слышал, здесь когда-то деревня была…
– Гляди-ка, церковь! Вокруг развалины полусгнившие, а она стоит. Как памятник!
– Эгэ, удивительно, что уцелела. Говорят, в ней дух кого-то из жителей укрылся…
… Ещё одна машина промчалась мимо по шоссе, прошуршав шинами по влажному асфальту, и исчезла в густом, белесом, как пар, тумане, унеся с собой урчание мотора и приглушённые звуки популярной песенки, транслируемой по радио в этот ранний час.
От стены церкви отделяется тощая долговязая фигура человека в плаще — будто призрак, оставшийся здесь после ночи. Некоторое время человек глядит вслед автомобилю, наконец, тяжело вздохнув, засовывает поглубже руки в карманы и, ссутулясь, медленно бредёт к потемневшим от времени деревянным воротам центрального портала. Одна из высоких, окованных железом створок приоткрыта — будто приглашает войти. Из-за неё веет тленом — будто из древнего склепа…
На сбитых ступенях широкого крыльца человек приостанавливается и печально оглядывается вокруг. Ранняя весна уже показала уголок своего волшебного зелёного платья — в широкие щели между серыми замшелыми булыжниками, которыми был вымощен двор, уже пробилась молодая изумрудная травка. Символ жизни… Она вегда первой находит путь к солнцу, свету и теплу! А там, за ржавыми прутьями церковной ограды уныло маячат почерневшие остовы домов… Он вернулся — как возвращался сюда из года в год, чтобы вновь подвергнуть себя добровольной пытке.
Но зачем? Что тянет его сюда, будто магнитом? Ведь прошлое не воскресишь! Да, он знает.
Внутри царят полумрак и холод. Звук шагов одинокого прихожанина гулким эхом отражается от отсыревших, покрытых пятнами плесени каменных стен, и, взметнувшись к высокому сводчатому потолку, вдруг замирает — точно осыпается сухими прошлогодними листьями.
Некоторое время он стоит посреди пустого, давно покинутого храма, отрешённо глядя по сторонам. Всюду лежит печать запустения: на тёмном, изъеденном червём дереве длинных скамей с высокими спинками, на серых плитах пола, на кафедре… Круцефикс затянут серой паутиной — её тонкие рваные клочья свисают с плеч Иешуа, с пробитых гвоздями рук, будто истлевший саван… Лишь большой витраж над алтарём по-прежнему ярок — словно Время не тронуло его, решив пощадить. Первые робкие солнечные лучики, проникнув сквозь цветные стёклышки, заставляют их вспыхнуть — но всего лишь на несколько кратких мгновений… Не из-за них ли он снова вернулся сюда?
Наверное. Снова увидеть, как солнечный свет играет в витражных стёклышках? Снова оказаться во власти иллюзии, что ничего не было… Ему лишь приснился кошмар… Только почему сердце так сжимается от боли?
– Как красиво! Как сама музыка — такая же яркая, многоцветная, такая же весёлая и грусная. И так же сияет! – знакомый голос звенит тысячью серебряных колокольчиков под расписанным цветами и зелёными ветвями сводом.
Вздрогнув, он резко оборачивается и устремляет взгляд на хоры. В безжизненном сумерке тускло поблёскивают трубы навеки уснувшего органа… На одной мерцает алый блик — отсвет витражного стёклышка. Будто седце бьётся…
А может быть это её душа? И это её голос он только что слышал?.. Нет. Увы, то было лишь воспоминание, слабое эхо прошлого — как отблеск робкого лучика на витражном стёклышке…
Тихо, словно горестно сетуя на одиночество, скрипят под ногами старые ступени узкой лестницы. На перилах, на потрескавшихся досках подеста — толстый слой пыли. Крышка органа поднята… Некоторое время он стоит, задумчиво вглядываясь в потускневшее органное зеркало, едва дотрагивается до точёных ручек регистров… Точно во сне, пробегает пальцами по пожелтевшим клавишам онемевшего инструмента…
Звук возник из ниоткуда, будто соткавшись из воздуха; вначале едва слышный, он разростался, ширился, заполняя собою пространство; тысячи новых тонов, рождаясь вновь, сливались с ним в единую прекрасную гармонию. Мощный аккорд вознёсся к куполу, сверкая и переливаясь в цветных витражах, обращая всё вокруг в часть себя! И не стало больше ни мрака, ни холода, ни горя, ни смерти…
Глава 1. Тайник
«… Жёлтое как солнце… Синее как небо… Зелёное как морская вода… Оранжевое как цветы календулы на лугу… Серебристое как лунный свет…»
Отзвуки голосов, чьё-то пение, шумная возня, что затеяли на улице соседские мальчишки, девчоночий визг — всё это находилось где-то далеко, за пределами его мира. Мир тот огромен, как вселенная и прекрасен — удивительный мир, полный живых красок и чарующих звуков. И нет в нём места глупым насмешникам, которым доставляет наслаждение издеваться и осквернять прекрасное только лишь потому, что сами они далеки от этого. Мир, в котором не существует ни горя, ни смерти...