Глава 10. Раскаяние
... Холодный дождь монотонно барабанил по черепичному куполу маленькой садовой беседки, навевая меланхолию. Энтони Свифт сидел сгорбившись на одном из узких дощатых сидений и, безотчётно прислушиваясь к тихой, нагоняющей сон музыке дождевых капель, пытался привести в порядок разрозненные мысли. Его худые, покрытые царапинами руки покоились на серой картонной коробке...
– Свифт?
Медленно, точно стряхивая с себя остатки тяжёлого сна, Энтони поднял голову. Перед ним на фоне «плачущего» от дождя сада маячила высокая широкоплечая фигура Валентина. Расстёгнутая косуха блестела от воды.
– Я знал, что застану тебя здесь, – промолвил он и, войдя внутрь, уселся рядом, ссутулясь, низко свесив голову.
Энтони лишь молча кивнул и отвернулся.
– Прости, – заговорил, наконец, Валентин. – Я тоже виноват в этой подлости.
Повернув голову, Энтони внимательно поглядел на парня. Вскинувшись, Валентин ударил себя кулаками по коленям.
– Сам не понимаю, как такое могло произойти! – воскликнул он. – Я шёл у неё на поводу, исполнял желания... Ревновал!.. Глупец! Знал ведь, что она парнями играет, а думал... Что со мной по-другому будет! Я был слеп, словно под гипнозом...
Внезапно умолкнув, Валентин понурился; с его влажной курчавой шевелюры капала вода.
– Будем друзьями! – сказал Энтони, протягивая ему руку.
Подняв голову, Валентин взглянул на него и схватив ладонь, энергично её встряхнул.
***
В столовой было шумно — как всегда во время перерыва.
– А знаешь, Тони, – допив колу, Валентин со стуком поставил на стол пустую бутылку, – я ведь сохранил тот портрет.
– Какой? – Энтони непонимающе взглянул на друга.
– Да тот, что ты писал с Викки. На нём осталась багровая полоса.
Валентин усмехнулся.
– Он для меня как память. Чтобы больше не совершать ошибки. Не повестись на лжи.
– Все девчонки на одно лицо, – заговорил он, спустя минуту, глядя прямо перед собой. – У всех одно лишь на уме...
– Зачем ты обобщаешь? – ответил Энтони резко. – Разные девчонки бывают. Не стоит всех равнять по одной.
Энтони потупился. В душе его всколыхнулась грусть: образ Мари снова всплыл в его памяти.
Валентин оглянулся: кроме них в столовой никого не было, не считая работников.
– Скажи, Тони... – Валентин замялся. – У тебя ведь была девушка, та, чьи письма ты хранишь? Вы... Вы расстались? Если не хочешь, – поспешно добавил он, почему-то вспыхивая, – можешь не отвечать.
Энтони вздохнул.
– Она — мой лучший друг, – тихо проговорил он. – Я люблю её как сестру.
***
– Валентин...
Энтони, уже взявшийся за ручку двери, собираясь войти в класс, замер.
– Что тебе нужно, Викки? – в тоне его друга ощущалась холодность.
– Ты ведь забрал тот портрет?.. С красной чертой на лице?
Валентин молча смотрел на Викторию — словно мысленно добавлял к её облику недостающий штрих. Затем кивнул.
– Ты не мог бы... Не мог бы мне его отдать?
Виктория робко взглянула на парня и потупилась; она стояла у окна, не смея к нему приблизиться.
– Зачем он тебе? – Валентин прищурился. – На память о том дне?
– Тот день, – губы Виктории искривились в саркастической ухмылке, – я запомнила на всю жизнь.
Шагнув вперёд, она заглянула ему в лицо.
– Я хочу иметь его в память об Энтони, – сказала она. – О том, как он перечеркнул меня — пускай и случайно — меня прежнюю.
«Как сильно она изменилась! – подумал Валентин с удивлением. – Будто спало заклятие!»
– Вот, возьми, – сказал он, вынимая из сумки аккуратно свёрнутый холст и подавая его Виктории. – Он тебе действительно нужен.
***
Дождь уныло барабанил по оконному стеклу.
– Надолго зарядил... – вздохнув, заметил Валентин, отвлекаясь от эскиза и задумчиво глядя, как стекают дождевые капли — медленно, тонкими кривыми струйками.
– И дождь бывает красивым, – эхом откликнулся Энтони. И улыбнулся.
Яркая, цветная, прозрачная — он видел её. Преграду — тонкую, но прочную грань, которая когда-нибудь истончится и он сможет проникнуть сквозь неё.
Он верил в это.