– Анджела?
Она оборачивается и улыбается, чуть склонив на бок кудрявую головку, – в тёмных глазах сверкают задорные искры. Она так близко, что можно до неё дотронуться — стоит лишь протянуть руку. Но пальцы хватают лишь воздух.
– Анджела! Постой, не исчезай! – взывает Энтони, протягивая к ней руки.
Она останавливается лишь на миг и, поманив его, исчезает в сумерках, лёгкая как облачко, влекомое сквозняком.
– Анджела! Где ты, Анджела! – в волнении взывает Энтони, бредя вперёд во тьме; густой туман поглощает звук его голоса. – Зачем ты зовёшь меня?
Тусклое свечение брезжит там, впереди, указывая путь…
… На потемневших от времени камнях стен твердыни, выступившей перед Энтони из мрака, играли отблески неяркого желтоватого света, пробивающегося из-за неплотно притворенной створки массивной окованной железом деревянной двери. Миг колебания — и Энтони внутри.
Гулкое многократное эхо звука его шагов отражается от стен и высокого, украшенного затейливой росписью стрельчатого купола старинного собора. Блики восковых свечей в лампаде трепещут на стройных колоннах, увитых ветвями зелёного плюща, на изображениях святых, придавая живости их ликам.
«Анджела, где ты? Ты указала мне путь сюда, в этот храм. Зачем?..»
Какой-то человек стоит у дальней стены и глядит на красивый искусно выполненный витраж с изображением сцены судного дня. Почему Энтони не заметил его, когда вошёл? «Как странно! Но мне кажется, что этот человек знаком мне!»
Словно прочитав мысли Энтони, мужчина медленно оборачивается…
– Эй, студент!
От громкого оклика Энтони содрогнулся так, словно получил заряд тока. Странное наваждение исчезло — он снова находится в студии. Он стоит, вцепившись в деревянные края штатива с такой силой, что побелели костяшки пальцев, беззвучно шевеля губами. Тело его сотрясает дрожь. «Где я был? Что со мной было?..»
– Парень, с тобой всё в порядке?
Вытерев выступившую на лбу испарину, Энтони обернулся. Уборщик глядел на него с испугом и озабоченностью.
– Всё… нормально, – ответил Энтони хрипло, проведя дрожащей ладонью по бледному лицу и попытался улыбнуться.
– Ну тогда… ладно, – ответ художника его, похоже, не успокоил. – Поздно, парень. Мне нужно студию закрывать.
– Д-да-да… – Энтони кивнул. – Я уже ухожу.
Накрыв картину куском ткани, он поставил штатив в дальний, самый тёмный угол и кивнув уборщику на прощание, вышел.
Последние лучи заходящего солнца, заглянув в университетские окна, прочертили на стенах и паркетном полу пустынного сумеречного коридора длинные широкие оранжевые полосы — словно незримый художник провёл кистью, довершая пейзаж уходящего дня.
«Кажется, все, кроме меня, разошлись по домам… – подумал Энтони, отстранённо прислушиваясь к звуку собственных шагов. И усмехнулся. – Мне-то спешить некуда!»
Мысленно он всё ещё пребывал в том удивительном мире, который открылся ему и впустил в себя, и реальность воспринималась им как что-то неправильное, ненастоящее. Собственная чуждость ощущалась им сейчас с особенной остротой. Но всё же он находился здесь, а не там.
***
– Мы искренне сочувствуем вам, мр. Свифт. Но вы отнюдь не единственный студент, столкнувшийся с подобными трудностями. К сожалению, на настоящий момент мы не можем вам ничего предложить.
– Но сэр…
– Мы внесли вас в список нуждающихся в жилье, мр. Свифт, – перебил его чиновник — дородный лысоватый мужчина в коричневом твидовом костюме, втиснутый в кожаное кресло; маленькие блеклые глазки за линзами очков в толстой роговой оправе выглядели неестественно выпученными, это придавало ему некое сходство с крупной рыбой. – Ожидайте своей очереди. Мы оповестим вас.
Захлопнув толстую серую папку, он воззрился на Энтони, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
***
– Основными признаками Брутализма являются урбанистичность, функциональность и смелость, как это наглядно продемонстрировано… – монотонно вещал профессор, стоя перед экраном, на который была спроекцирована громоздкая железобетонная конструкция.
Судя по всему, мало у кого из студентов тема лекции вызывала живой интерес. Кто-то болтал вполголоса, кто-то с комически-глубокомысленным видом обсуждал полезное влияние модных веяний на развитие современного искусства, подразумевая вышеупомянутый брутализм… Кто-то, пренебрегнув правилами приличия, дремал, склонив усталую главу на учебник по архитектуре. Сам профессор выглядел усталым и выдохшимся и, похоже, мысленно пребывал на Канарах, куда он собирался отправиться в скором времени в отпуск, а посему игнорировал столь неуважительное поведение молодых слушателей.