– Вот, держи, – промолвил Энтони, подсаживаясь к ней с эмалированной кружкой в руке. – Это чай. Выпей — тебе немного полегчает.
Анджела неопределённо пожала плечами. С улыбкой вздохнув, Энтони поднёс кружку к её потрескавшимся губам. Отхлебнув, она оттолкнула его руку слишком резко – выплеснув горячий напиток, кружка со стуком урала на каменный пол, – и вдруг, закрыв лицо ладонью, горько разрыдалась.
– Я не должна… не хотела возвращаться… – доносилось сквозь всхлипывания. – Я сама виновата в том, что случилось… Почему я не послушала дядю Джиджи?! Если бы я сделала всё как он говорит, то…
Энтони глядел на неё в полнейшей растерянности, не зная как следует поступать. Он понимал, что Анджеле сейчас необходимо выплеснуть всё, что накопилось и рвало её душу на части, и он так хотел её успокоить — только бы не видеть этих слёз.
– Они обманули меня, – говорила Анджела, уткнувшись ему в грудь, – они сказали, что сестра умерла… Они знали, что я обязательно приеду! Они заперли меня… А она меня выпустила и… Господь всемогущий! Зачем, зачем она поступила так?!! Бедная моя Франческа, ведь не они убили тебя — это я, я! Зачем ты заверяла меня, что они тебя не тронут? O Dio!..
Она заговорила по-итальянски, судорожно всхлипывая… А он лишь крепче прижимал её к себе, нежно гладил по спутанным волосам, вздрагивающим худеньким плечам, пытаясь успокоить.
– Всё будет хорошо, милая, – шептал он, едва касаясь губами её уха. – Я здесь, рядом, я помогу! Я никогда не оставлю тебя мой солнечный ангел!
Анджела вдруг притихла. Несколько минут она сидела, прижавшись к Энтони как маленький загнанный зверёк, затем медленно подняв голову, пристально заглянула ему в глаза. И, обвив руками его шею, поцеловала – долго и страстно…
***
… Была долгая сумасшедшая ночь… Он хотел её… О Боже, да! Он жаждал — каждую клеточку, каждый изгиб её тела! Каждый её вздох, каждый всхлип, каждый долгий, полный сладострастия стон был для него как самая прекрасная музыка… Она принадлежала ему вся — от макушки до кончиков нежных тонких пальцев, ерошащих его волосы, вызывающих своими прикосновениями дрожь.
– Войди в меня, милый!.. Ещё… О, прошу тебя — ещё! Не отпускай меня, держи крепче!..
Он сжимал её в объятиях, ласкал её грудь, приникал губами к её соскам, с благодарностью насыщаясь драгоценной энергией, даримой ею… Он входил в неё снова — глубоко, долго… Она стонала, слёзы текли по её щекам. И молила: ещё! Ещё!
Её каштановые кудри накрывали его мягкой душистой волной. Руки их свивались, тела, позолоченные пламенем печурки, слившись, двигались в магическом ритмичном танце, ведомом лишь им двоим. Сердца их бились в унисон. И не было ничего — ни горя ни ненависти ни смерти. Только он и она в мире, принадлежащем только им…
***
… Тусклый свет зарождающегося утра проник сквозь узкие провалы окон, лишённые стёкол. Огонь в печурке давно догорел и сырость, вытеснив его тепло, заполнила маленькое помещение, пробралась под старое драное лоскутное одеяло, в которое кутался спящий. Он сонно забормотал, заворочался, потянулся, прогоняя остатки сладкой дрёмы.
– Анджи…
Отклика не последовало. Рука Энтони нашарила пустоту. Резко сев, он огляделся по сторонам: Анджела исчезла. Словно всё, что происходило ночью, было удивительным видением, почти неотличимым от реальности. Но смятая подушка всё ещё хранила аромат её волос…
Взгляд его остановился на надписи на стене:
Прощай. Не ищи меня!
Буквы были крупные, немного корявые, выведенные осколком кирпича, который валялся тут же на полу.
– Но… Почему?!.. – вскочив, Энтони принялся торопясь одеваться. – Ты не могла вот так просто уйти!..
«Могла…» Ему почудилось, что тихий отголосок далёкого эха донёс до него ответ.
– Нет, – проговорил Энтони, обращаясь к ярко-красным буквам на серой штукатурке, словно те были живыми. – Я найду тебя всё равно!
Постояв с минуту в раздумье, он набросил плащ и, выйдя на пустынную улицу, быстро зашагал навстречу густому туману.
… Окна пиццерии дядюшки Джиджи были тёмными, Энтони знал, что она откроется не раньше полудня. Однако дверь поддалась сразу.
– Ага, явился, ragazzo! – воскликнул хозяин, выходя к Энтони, лишь только тот ступил внутрь. Он ждал его.
– Я ищу Анджелу, – выпалил Энтони, забыв поздороваться.
Вместо ответа дядюшка Джиджи указал на стул за одним из столиков. Поколебавшись, Энтони всё же принял это немое приглашение.
Обмахнув и без того чистую столешницу белоснежной салфеткой, Джиджи извлёк из кармана своего клетчатого жилета тонкий листок бумаги, сложенный вчетверо, и, положив его перед юношей, стал поодаль, скрестив на груди руки.