– Я каждый вечер прихожу сюда, – проговорила Мари, входя в гостиную. Остановившись у чёрного провала камина, она провела пальцем по мраморной полке. – Хозяйка, у которой я снимаю пару комнат, знает и не беспокоится, даже если я возвращаюсь домой около полуночи. Мне так хорошо здесь – будто рядом с кем-то очень-очень близким…
Энтони молчал. Он стоял в дверном проёме и глядел на изящный силуэт Мари; звук её голоса был для него как самая прекрасная музыка.
– Ты выслушаешь меня, Тони?
– О да, конечно!
– Для меня это очень важно, – Мари говорила тихо, глядя вглубь камина, – мне кажется. Что, стоит мне покинуть эти стены и всё исчезнет, растает словно мираж, или сон… И я опять забуду всё: и моё детство, и наши с мамой музыкальные вечера, и папу, и… – она вдруг резко повернулась к Энтони, – и тебя. А я этого не хочу!
Приблизившись к витражисту, Мари взяла его за руку и, подведя к окну отдёрнула пыльную тюлевую занавеску. В тусклом желтоватом свете дальнего фонаря, проникшем в комнату её бледное лицо показалось Энтони ликом печального ангела.
– Ты ведь знаешь: мой отец был адвокат, – начала рассказ Мари. – Однажды ему понадобилось срочно уехать. Он взял меня с собой…
***
… Работа, казавшаяся вначале простой, на поверку оказалась с подвохом. Дело было не в защите — тем более для адвоката с таким талантом и опытом, каким являлся отец Мари. Кое-кому пришлось совсем не по душе, что мистер Доминик Никлсон сумел помочь своему клиенту доказать невиновность.
В день, когда состоялся суд, Мари, всегда мечтавшая присутствовать на слушаньи, упросила, наконец, отца взять её с собой.
– Ты был великолепен, па! Просто неотразим! – восклицала она, когда всё завершилось. – Все они были слабаками рядом с тобой!
– Ты говоришь обо мне словно о кик-боксёре, – с усмешкой заметил мистер Никлсон. – Хотя, в прочем… Порой мне и самому кажется, что я выступаю на ринге; публика неистовствует, болельщики хохочут, улюлюкают, подначивают: «Давай! Врежь ему посильнее! Ты можешь!» И ставки высоки невероятно. И цена — жизнь… – закончил он совсем тихо.
– Па! – вдруг остановившись, Мари внимательно и встревоженно взглянула в его помрачневшее лицо. – Что с тобой?! Я… я тебя ещё никогда не видела таким!
– Ничего, моя милая, – тряхнув головой, мистер Никлсон улыбнулся и с нежностью провёл по её мягким золотистым волосам. – Всё хорошо.
О том, что произошло несколькими часами позже, Мари могла вспомнить лишь урывками, словно о невероятно реалистичном кошмаре, в котором небо и земля меняются местами и мир весь тонет в огне. Такое не могло произойти наяву — мозг отказывался принимать это.
Они мчались по автобану и мечтали о том. Как приедут домой, что приготовят, куда отправятся на следующий день, вспоминала Энтони Свифта…
– Папа! – вдруг насторожилась Мари. – Ты слышишь этот странный звук? Будто часы тикают…
Попытка затормозить оказалась бесполезной.
– Беги, Мари! – вскричал отец. – Открывай дверь и прыгай!
Дверь заклинило, Мари смогла лишь открыть окно. Они мчались навстречу смерти. И огненная бездна разверзлась перед ними…
… Уже потом, в клинике Мари уверяли, что ей несказанно повезло — то, что она уцелела во время взрыва автомобиля, было истинным чудом. Девочка отделалась лишь переломами, ранами, многочисленными ожогами, сотрясением мозга… И потерей памяти.
Дни выздоровления тянулись друг за другом однообразной вереницей. Память возвращалась медленно, урывками — точно перед глазами Мари мелькали разрозненные слайды из фильма о её жизни. Она видела себя… Маму, негромко наигрывающую красивый вальс на фортепиано; она всегда играла дочери по утрам… Отца, такого весёлого — таким он был дома, с Мари… Не было лишь слайдов с ним, Энтони — мальчишкой в старом растянутом свитере, с которым Мари проучилась всего-то немногим больше двух лет. С которым её связывало что-то намного большее, чем дружба одноклассников…
Мари просто сказочно повезло: директору приюта, куда её отправили после больницы, удалось разыскать её родственницу. Троюродная сестра отца, миссис Марта Смит с радостью удочерила девочку. Будучи сама профессиональным музыкантом, она, узнав об одарённости Мари, решила убить сразу двух зайцев: помочь благодаря музыке справиться с тяжёлой депрессией и вновь поверить в себя и посодействовать в получении специального образования.
– Ты даже не представляешь, милая моя Мари, сколько возможностей может открыться перед тобой ка музыкантом! – сказала ей Марта однажды, решив обсудить с девочкой её будущее. – Я вовсе не имею в виду эстраду – это не очень чистый и честный бизнес со всеми его «прелестями». Я говорю о классической школе и церковной музыке. Органисты и канторы, знаешь ли, весьма востребованы.
На том и порешили. И Мари была бесконечно благодарна этой доброй женщине. Нет, не только за любовь и заботу, проявленную к сироте. Марта стала ей другом.
***
… Струи дождя монотонно стучали в треснутое оконное стекло. Капли на нём блестели словно бриллианты или слёзы.
– Я могла получить место органиста в большом городе, – промолвила Мари, глядя из окна на укрытую сумерками пустынную улицу. – Но я выбрала это тихое местечко. Словно кто-то свыше, наблюдающий за нами, направил мой путь сюда, где мы снова встретились.
Она обернулась. Энтони взглянул на неё — пристально, будто хотел вобрать в себя её образ. И прикрыл глаза.
– Тони, – Мари дотронулась до его щеки. – Ты… плачешь?
– Наверное, это душа моя оттаяла, – ответил Энтони.
Мари вздрогнула. И вдруг, встав на цыпочки, она обняла его и поцеловала нежно и страстно.
Наверное, прошла вечность… Или всего лишь миг?
– Тони… – прошептала Мари, насторожившись. – Ты слышишь? Гравий шуршит… Кто-то идёт сюда!
– Мисс Никлсон! Вы здесь? Отзовитесь!
– Т-с-с! – широко раскрыв глаза, Мари прикоснулась прохладным пальцем к губам Энтони.
Мужчина постоял немного перед домом, не решаясь войти, и, наконец, забормотав что-то, побрёл прочь.