— Мы ушли за реку к большой воде, на юг. Мы будем стрелять только своих гуанако. Но пусть все знают, что эта земля наша! Я оставил хижину, и я могу вернуться!
Он снова зашагал вперед. Куанип посмотрел на меня и улыбнулся приветливо. Они долго еще были видны, пока их не скрыли кустарники.
К западу от побережья залива Сан-Себастьян вдоль невысоких холмов пролегал один из оживленных путей передвижения одного рода она к другому. Здесь, в одной из лощин, они собирались на общеродовые праздники и чаще всего сооружали большие ритуальные хижины, в которых юноши проходили обряд посвящения. Под наблюдением старейшин и шаманов юноши посвящались в законы племени и рода, учились охотничьим приемам, состязаниям, слушали рассказы о легендарных героях. Когда юноша, исполнивший все требования обряда, покидал хижину, его считали уже взрослым.
Дорогой мимо этих холмов нередко пользовался и я в своих поездках по восточному побережью острова.
Уже стояла осень. Из многих селений юноши и их отцы шли по дороге к месту празднеств. Я обогнал отдельные группы и приближался к холму, называемому на языке она «Шорт» — что означает «дух белого камня». На холме на самом деле лежало несколько белых камней, которым поклонялись. Вдруг раздался залп. Дымок взвился над холмом. Идущие впереди с криком ужаса упали на землю. Моя лошадь вздыбилась. Пока я соображал в чем дело, снова раздались выстрелы. «За что? — мелькнуло в голове, — ведь здесь нет еще ферм, она не охотятся на овец — белых гуанако?» Я пришпорил коня и взлетел на холм, где была устроена засада. Мое появление ошеломило бандитов, притаившихся за камнями. Некоторые повскакали с мест, но начальник резко окликнул их удивительно знакомым голосом:
— Приготовились, пли!
— Стойте, Джулио Поппер! Вот мы и встретились! — успел выкрикнуть я, прежде чем прогремел новый выстрел.
— А, это вы, доктор? Проезжайте своей дорогой, не мешайте моим парням целиться!
Поппер подскочил ко мне и схватил лошадь под уздцы.
— Остановитесь, негодяй! В чем провинились эти люди? — крикнул я Джулио.
Он, как и в прошлый раз, скривил губы:
— Это не ваше дело, вы не помешаете мне! Убирайтесь к черту, пока у меня есть терпение!
— Поберегитесь, Поппер!
Я задыхался от гнева и вынул кольт.
— Я не дам отпущения грехов. Или вы сейчас же со своей сворой покинете этот холм, или… — я угрожающе поднял оружие.
— Доктор, я вам уже сказал, убирайтесь и не пугайте меня! Ну, ребята, пли!
Я выстрелил. Увидев только, как упал Джулио, я пришпорил коня и понесся с холма в долину. Пули, пущенные мне вслед, не достигли цели…
Прошло двенадцать лет, прежде чем я покинул застенки тюрьмы в Буэнос-Айресе и с помощью патера смог вернуться опять на Огненную Землю. Чего же я добился? Место Поппера занял другой. За двенадцать лет он и ему подобные успели сделать многое. Я проезжал по старым местам — вдоль берега залива, в долине реки — и не встречал островерхих хижин она. Говорили, что они еще есть где-то на юге.
Алакалуф и ямана вымирали от туберкулеза, который пришел на их острова вместе с одеждой из бумажной ткани, навязанной огнеземельцам миссионерами. Это платье никогда не просыхало, и индейцы были вечно простуженными.
Покончив с она, захватив их земли, колонисты стали проникать на острова и там также загремели залпы. Еще не начинался последний акт трагедии, но все было близко к тому.
Вскоре после новогодних торжеств, которыми в миссии отметили наступление нового века, я отправился в островной мир к ямана. Моим стремлением стало собирать предметы культуры и быта огнеземельцев, чтобы спасти в будущем хоть память о них.
Когда я прибыл на один из южных островов, уже подходило к концу время ловли выдры, шкурки которой шли на изготовление одежды. Выдру ловили при помощи собак. Подъехав незаметно к высунувшемуся из воды зверьку, огнеземелец бросал в него копье, и если зверь был только ранен, в воду бросали собаку, которая настигала раненое животное. Копье, употреблявшееся на охоте за выдрой, за рыбой или птицей, делалось из более легких пород дерева, чем гарпуны, с помощью которых охотились на тюленей. Наконечник копья, сделанный, как и гарпун, из костей тюленя или кита, имел зубцы только с одной стороны, а гарпун с двух сторон.