Тодо робко попросил принца рассказать ему пока о жизни при дворе. Тот, уже почти прикончивший чашку с рыбным супом, вздохнул, но не отказал. Его повествование было кратким и достаточно ироничным, и заняло ровно столько времени, сколько надо, чтобы опустошить поднос.
Императорский двор, по словам принца Наримаро, продолжал жить по законам, установленным ещё древним придворным уставом «Тайхорё»: здесь сохранялись правительство и лестница придворных рангов, и самую верхнюю ступень этой лестницы занимал старший государственный министр, возглавлявший правительство, в которое входили левый и правый министры и глава Коллегии государственных советников. Был при дворе и департамент расследований, ведавшей не только наказаниями, но и разбором уголовных и гражданских дел. Он же, Фудзивара-но Наримаро, возглавлял Палату Цензоров, которая наблюдала за нравственностью чиновников императорского двора.
При этом хоть чины двора микадо считались выше всех званий правительственных чиновников, даже самого сёгуна, они давно стали пустым звуком. Декорум власти. Реальную власть давали только посты в правительстве Токугавы. Во дворце же было принято изысканно выражаться, посвящать себя таким достойным занятиям, как любование цветами, поэтическим поединкам и чайной церемонии. Многие учились различать и оценивать ароматы. Имелись у придворных и церемониальные танцы под оркестр, и игры в мяч. Многие любили театральные представления и кукольные спектакли, убивая на них время, вообще-то бывшее для придворных тяжким бременем. Иногда им случалось даже наносить друг другу оскорбления, сталкиваясь лбами, и тогда случались всякие казусы…
— Впрочем, — нахально усмехнулся принц Наримаро, — казусы иногда случаются и без столкновения лбами, а просто от твердолобости. Недавно один благородный вельможа почтенного возраста, представьте себе, чуть не умер, услышав, что наш микадо поёт под аккомпанемент сямисэна напевы куртизанок квартала Симабара. Подумать только, стонал вельможа, потомок богини Солнца распевает безнравственные песни, которые не подобают даже добропорядочному лавочнику!
— М-да-а, — протянул Тодо, явно не зная, как оценить услышанное.
— Что делать? — скорбно вопросил насмешник, по-лисьи сощурившись. — Считается, что с возрастом к человеку приходит мудрость, но иногда они могут разминуться в дороге, и тогда молодой дурак медленно, но верно превращается в старого дурака, только и всего.
— А фрейлины? — осторожно поинтересовался Тодо.
— Уже начинаете расследование? — усмехнулся в ответ принц, однако любезно продолжил рассказ.
При дворе имелся большой штат фрейлин, которые, по мнению принца Наримаро, имели обязанности, отнимавшие у них не более трёх часов в день. Остальные бесчисленные часы они убивали, как могли. Но поиграв пару часов в го и сугороку, помучив струны цитры и просудачив ещё часок о том, какое изысканное платье цвета пурпурной сливы было на прошлом приёме во дворце Пятнадцатой Луны на супруге хранителя печати, и как великолепно оно сочеталось с верхним парчовым платьем цвета амбры, — обыденные занятия и темы разговоров фрейлины обычно исчерпывали.
Принц покинул баню, но, вытираясь, продолжал рассказывать:
— Что обычно происходит потом? Потом скучающая девица сочиняет глубокомысленную поэму в духе «Исэ-моногатари», нечто вроде: «Так и оставлю в тайне недосказанной сокровенные думы сердца! Ведь нет никого, кому могу о них рассказать!» Вот это уже серьёзно, очень серьёзно… — покачал головой сановник.
Брови Тодо удивлённо взлетели на середину лба. Ничего серьёзного он в процитированном стихе не видел, но тем внимательнее слушал. Наримаро же, облачившись в шёлковое кимоно, продолжал как ни в чём не бывало.
— После этого — упаси вас недобрые демоны оказаться рядом с её спальней: вас всосёт туда, как голодный рот всасывает рисовую лапшу. А дальше девица, как правило, не останавливается, пока не перепробует всех. Одна такая, Сакано-но Кёнико, дочь покойного генерала Аримаро, вообразив себя новой Сей-Сёнагон, оставила даже интимный дневник, где поделилась впечатлениями о достоинствах всей мужской половины придворных. Вплоть до самых исподних описаний.
Тодо снова, не зная, как оценить услышанное, ничего не сказал. Наримаро же, кажется, и не ждал никаких реплик собеседника, а оживлённо продолжал:
— Я клянусь, по полу от смеха катался, когда читал этот шедевр. Написано было, что и говорить, так живенько, так бойко, с таким огоньком!