— А как к вам попал этот дневник? — небрежно поинтересовался Тодо.
— Дурочка забыла его в беседке Летних рассветов, — пояснил Наримаро. — Там его нашла одна из служанок, но так как сама она едва разумела грамоту, отдала его мне, чтобы я обнаружил автора и вернул владелице. Чтобы понять, кому он принадлежит, я завалился на футон и пролистал записи, да так увлёкся, что пропустил даже любование луной у императрицы и последовавшую за ним ночную попойку у принца Арисугавы!
— И вы не вернули дневник владелице? — осторожно спросил Тодо.
— Почему? После того, как на мужской вечеринке пустил его по кругу, — вернул. Я подумал, что у этой глупой красотки должно быть что-то занимательное для чтения в дальней дороге.
— В дальней дороге? — снова не понял Тодо.
Принц охотно пояснил:
— В дневнике оказался не очень лестный отзыв о нашем правом министре Кусакабэ, и потому девице пришлось сменить службу во дворце на служение Будде в одном из весьма отдалённых северных ашрамов. Жду не дождусь новых дневников оттуда. — Нахал явно глумился.
— И это всё было оглашено на вечеринке? Вы не любите Кусакабэ? Зачем было срамить его на всю компанию?
— Кусакабэ? Ну что вы!? Мы с ним друзья. И его на вечеринке не было, хоть ему, конечно, передали всё уже наутро. Я же просто отплатил своему старому недругу тюнагону Навакугэ, который только накануне перекупил у меня под носом редкую флейту «Голос неба». Я за ней полгода охотился. Девица о нём писала, что обыкновение Навакугэ испускать газы после соития просто ужасно. Тут я, кстати, с ней согласен. Он иногда и в императорском дворце так испортит воздух, подлец, что хоть восемь благих символов веры выноси…
Что до Кусакабэ, то он, по-моему, был чрезмерно жесток к своей подружке. Она всего-то и написала, что министр, даже лежа на ней, постоянно скашивал глаза на правительственные документы, сползая с неё и проспавшись, снова листал то устав дворцовой охраны, то рескрипты отдела землепользования. Меня лично удивило и даже умилило такое служебное рвение, однако Кусакабэ, видимо, боялся, что из-за этой дурочки станет известно, как он нарушает служебные инструкции, вынося важные документы за пределы правительственного кабинета, — наглец элегично зевнул.
— А что она написала про вас? — этот вопрос был дерзостью, но Тодо всё же не мог не задать его.
— Чтобы Фудзивара-но Наримаро шлялся по дворцовым шлюхам? — удивился принц. — Это невозможно. Но Кёнико была непроходимо глупа… Знаете историю художника Мао Яньшоу? Он рисовал портреты женщин китайского императорского гарема, и тех, кто ему приплачивал, изображал красотками. Красавица Ван Чжаоцзюнь не заплатила, в итоге была нарисована жабой. Её, как самую некрасивую, император решил отдать в жены вождю племени сюнну, узнав о её красоте лишь на прощальной аудиенции. Я это к тому, — хитро подмигнул Наримаро, — что глупышка Кёнико могла хотя бы неплохо подзаработать на лестных отзывах.
— А Кудара-но Харуко…
— А, вы имеете в виду, не вела ли она дневников? — невинно осведомился принц, точно не понимая, о чём хотел спросить Тодо. — Не знаю. Но почему нет? Во всяком случае, он был бы ничуть не короче дневника Кёнико. Но есть одно обстоятельство, которое, я думаю, поможет вам. Точнее, поможет обрисовать круг подозреваемых. Кудара-но Харуко с охранниками и конюхами никогда не спала. Происходя из довольно захудалого рода, она интересовалась только вышестоящими. И этой прихоти, насколько я знаю, никогда не изменяла.
Тодо повторил, уже настойчивее:
— Но почему тогда она пропустила вас, принца Наримаро, Златотелого Архата?
Царедворец усмехнулся и ответил очень внятно:
— Во-первых, Златотелый Архат не опускается до шлюх. Я не рисовая лапша. Никакой голодный рот меня не втянет. Во-вторых, я никогда не делю женщин с кем-то. В-третьих, у меня были сугубые причины дурно думать об этой девке. Говорить о них не стоит, но признаюсь, я относился к Харуко без того уважения, которое подобает воспитанному придворному при общении с красавицей. Но это всё личные причины. Однако есть и ещё одна, четвёртая, сама главная. Я возглавляю Палату цензоров, слежу за нравственностью чиновников императорского двора. И как вы полагаете, Тодо-сама, сколько глаз неумолимо и настойчиво следят при этом за мной, а? И как жаждут поймать с поличным? Я вынужден быть безупречным.
Тодо понял.
— Вынуждены выглядеть безупречным? — небрежно уточнил он.
— Быть безупречным, — столь же небрежно, но очень твёрдо поправил принц. — И никогда не быть таким дураком, чтобы считать себя умнее других. Сотню глаз не обманешь.