Тодо понял, что эта разряженная красавица — сестра Наримаро, тоже фрейлина-найси. Но в отличие от уже виденной им Сакано-но Митико, у этой девицы были иные проблемы. Боги! Как она дышала через носик, выточенный с такой строгостью? Как держалась на ветру, будучи стройней тростинки бамбука? Летом же бедняжка наверняка изнемогала от жары: так густы были шелковистые пряди её волос. Тодо не знал, чего ему больше хотелось: разжечь пламя сотни свечей и с наслаждением разглядывать красавицу, или, напротив, оказаться рядом с ней в кромешной темноте при свете одной лишь луны?
Никакого сходства между родственниками не наблюдалось: если Наримаро обнаруживал обманчивое сходство с Архатом, то Цунэко в своей красоте походила на лисицу-оборотня, прикинувшегося ласковой девой с грацией кошечки. Однако в мягких лапках этой кошечки прятались острые когти.
— «Идти — не иду к тебе. Просто скитаюсь по стезям сновидений… На рукаве моем — слезы? Роса ли небесных пространств?» — пропела девица, щурясь на Наримаро. Голос найси был низким, чуть хрипловатым, будто звенела бамбуковая флейта монахов Суйдзэн. Голос этот пугал, манил, настораживал, увлекал и тревожил. Тодо интуитивно понял, что это голос очень умной женщины, и невольно напрягся.
— Неужели Митико не соврала, и наша дорогая Харуко растаяла в Пустоте? Я даже не поверила поначалу. И кто же этому поспособствовал, а, братец?
Этих нескольких фраз хватило, чтобы Тодо понял и ещё кое-что: в семейке Фудзивара много неординарных людей. Сестрица стоила брата: в ней не замечалось ни малейшего испуга, свойственного её полу перед лицом насильственной смерти, не было и стремления избежать тяжёлого разговора о ней. Цунэко не утрудила себя ни выражением скорби по погибшей, ни подобающими случаю сожалениями. На её прелестном личике читались только откровенное любопытство и даже какая-то хищная радость.
Наримаро ничуть не удивился бесчувственности и жестокому чистосердечию сестрицы и, не обременяя себя ответом, тут же спросил:
— А сама ты не помнишь, когда в последний раз видела Харуко?
— «Чтобы забыть что-то в жизни этой, такой скоротечной, сколь же короткую память надо иметь?» — нахально промурлыкала в ответ Цунэко. — Помню, конечно. Было это утром, братец, на исходе часа Дракона. Ванако поссорилась с Харуко, обвинив её в том, что из-за Харуко… Впрочем, зачем тебе эти женские распри? — прервав себя на полуслове, девица сделала большие глаза.
Тодо, смиряя дыхание, внимательно следил за девушкой и тут услышал:
— Позвольте представить вам, Тодо-сама, мою дорогую двоюродную сестрицу Цунэко. Сестрица, перед тобой знаменитый Корё — Тодо-но Танэцугу, наместник домена Хисаи из Исэ, раскрывший дело о гибели монахини Харуми. Нам с ним поручено разобраться в этом деле.
Девушка, и до того искоса наблюдавшая за незнакомым мужчиной, теперь окинула Тодо внимательным оценивающим взглядом и вежливо поклонилась.
Тодо совсем смешался: он был в простой, будничной одежде, и сейчас ругнул себя за то, что не потрудился приодеться к празднику. Тогда не пришлось бы краснеть. Как он выглядит? Тодо был недурен собой, в молодости его даже называли красивым, но это когда было-то? Сейчас, представ перед красавицей не в лучшем виде, Тодо был смущён и расстроен. Что она подумала о нём?
— Корё? — удивлённо переспросила тем временем Цунэко. — Лис-преследователь? Вы оборотень? — в глазах девицы вспыхнул лукавый огонёк. Было заметно, что возможная встреча с призрачным оборотнем-лисом пугает её не больше луны за окном.
Тодо смутился ещё больше. Принц же продолжал.
— Я понимаю, что ты не переполнена скорбью, но неужели ты откажешь в помощи мне, своему братцу, а, Цунэко?
Девица пожала хрупкими плечиками.
— Это зависит от тебя, Наримаро. Упрёшься тупым быком, ничего не узнаешь, будешь податлив да сговорчив, как ласковый котик, всё разнюхаешь, — голос Цунэко снова звучал певучей бамбуковой флейтой, невольно волнуя сердце и точно полоща на ветру душу.
Одного этого голоса, подумал Тодо, достаточно, чтобы лишить покоя любого мужчину. Сам он с удивлением ощутил, что если его общение с принцем напоминало коромысло, наклоняемое то в одну, то в другую сторону, то теперь в небольшом пространстве чайного павильона закружилась карусель. Цунэко мгновенно стала средоточием ещё одной силы, перетянув на себя часть того потока мыслей, чувств и догадок, что раньше пульсировали только между мужчинами.