Нет, всё это глупость. Ему, человеку, который уже забыл, что значит недвижно стоять под луной, затянутой облаками, или брести, сбивая росу, по равнине Августейшей Ограды при полной луне, не стоит ввязываться ни в какие любовные дела… Глупость это. Глупость.
Заговорил Наримаро.
— Вы кажетесь железным, Корё, но мне надо поспать хоть пару часов.
Тодо кивнул.
— Естественно, вы же с ристалища. У вас выдался тяжёлый день. Встретимся на последней страже возле Павильона Ароматов.
Принц кивнул в ответ и растаял в ночи.
Тодо долго смотрел ему вслед. Мысли его текли вяло и сонно… Если бы жизнь была вечной и не исчезала, подобно росе, и не рассеивалась бы, как туман над Фудзи, жить в полном одиночестве было бы лучше всего, подумал он. Должно быть, изумительно, когда человек не прельщается мирскими страстями. У мудреца Сюй Ю не было ничего — он даже воду пил, зачерпывая ладонями. Увидев это, кто-то принёс ему сосуд из тыквы, но, когда мудрец повесил его на сучок, сосуд загудел под ветром. Сюй выбросил его, сказав: «Как он докучлив!», и опять стал пить воду ладонями. Как же, наверное, ясно было у него на душе!
Но ведь и у него, Тодо, тоже ничего нет, а на душе — муть.
Что не так, а?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. СЛУЧАЙНОЕ ВЕЗЕНИЕ БРОДЯЧЕГО КОТА
С ЧАСА КРЫСЫ ДО ЧАСА ТИГРА. Время с одиннадцати вечера до пяти утра
В ветвях сакуры, густо усыпанных распустившимися цветами, застыла подёрнутая дымкой луна. Час Крысы. Время перевалило за полночь, Тодо никто нигде не ждал, так что спешить нужды не было. Он брёл не торопясь в выделенные ему покои, разглядывая последних придворных, шествовавших в сопровождении челяди с зажжёнными фонарями в руках. В воздухе реяли розовые лепестки сакуры, иные из них легонько касались его щёк, и Тодо чудилось, что сама ночь гладит его по лицу. Лепестки осыпались беззвучным дождём, и всё вокруг становилось зыбким, точно причудливое разноцветное облако, из которого вдруг то выглядывал жёлтый лисий глаз, то белело лицо красавицы, то под складками кимоно мерно двигалось соблазнительное женское бедро.
Тодо побрёл к пруду и вскоре непонятно как оказался возле Павильона Глициний. У Южного входа он остановился, потом медленно пошёл вдоль здания, флигели которого соединялись между собой галереями. У центрального входа высились каменные фонари.
Мысли в его голове бродили теперь путаные, рваные. Одиночество… Пустота… Зачем? Разве не нелепо лежать на холодном одиноком ложе и не иметь ни единой ночи спокойного сна? Мужчина без любви, будь он хоть семи пядей во лбу, подобен яшмовому кубку без дна. Но если тебе давно не семнадцать, то нет ничего более нелепого, чем бродить, вымокнув от росы или инея, вздыхая о красавице! Но она — Фудзивара, и для него, нищего самурая, подобна дочери микадо! Куда ему даже мечтать о такой?
Но если её взгляд не лгал… А такая женщина не любит лжи, она просто не удостаивает лгать.
Но как не ошибиться? Нельзя, нельзя потерять голову, одновременно нельзя дать женщине повод считать тебя лёгкой добычей… Этого совсем не хотелось. Но голову он уже потерял, это Тодо тоже понимал.
Скоро он оказался возле решетчатых щитов-ситоми, пропускавших свет и воздух, но непроницаемых для чужих глаз. Верхняя створка была поднята. Несколько минут Тодо молча стоял и смотрел на неё. Потом ему показалось, что за ситоми мелькнула тень. Тодо напрягся. Нет, он не ждал, что это будет Цунэко, и даже был уверен, что этого не может быть, но тут раскрылась нижняя створка и в проёме показалась фигура. Тодо вздрогнул: на стене змеёй вытянулась тень катаны.
Он отступил в темноту за фонарём и напрягся. Надо же, ведь неслучайно ему показалось, что быть беде, что убийца не закончил свою охоту, и тайна смерти Харуко не разгадана им до конца и ещё принесёт дурные сюрпризы! Человек с катаной замер и не сводил глаз с фонаря, потом за мгновение переместился через круг света в новую тень.
Слова вырвались сами, как только Тодо узнал сестру Фудзивары. Он вышел на свет фонаря.
— Цунэко-сан!
Тодо проговорил это раньше, чем осознал, что не нужно выдавать своё присутствие. Слова вырвались сами.
— А, этот самый Тодо-сан… — Цунэко опустила катану. — Как вы здесь очутились?
Тодо поднялся на галерею.
— Я плохо знаю дворец, вот и заблудился, как тот бродячий кот, — ответил он и тут же понял, что пошутил неудачно: Цунэко недоверчиво усмехнулась.