Тодо немного успокоился и снова стал прислушиваться к действию на сцене. Ацуёси показался ему неплохим артистом: влюблённый охотник заставлял верить в подлинность его чувств к прекрасной Фее Луны. Сцена прозрения была сыграна бесподобно и удостоилась аплодисментов микадо, смену декораций Юки задумал и воплотил безупречно. Герой оказался в лесу неподалёку от кладбища и понял, что его любовь — простой лисий мираж. Не в силах смириться с этим, он готов был скорее вернуться в мир своих мутных фантасмагорий и туманных галлюцинаций, нежели принять печальную истину. Горе его было неподдельно.
— Мой порок — любить красоту
Безответно. И счастья миг,
тобой претворённый
в вечность,
пустотой обернулся…
Благодаря этой блестящей игре, Ацуёси удалось вызвать сочувствие зала. Зрители не осуждали несчастного охотника, решившего заплатить страшную цену за возврат к былым миражам. Громадной красной катаной охотник убивал возлюбленную и на несколько секунд замирал над ней, точно любуясь содеянным.
Тодо снова отвлёкся от действа, оглядывая рассредоточенных по залу стражников. Шестым чувством он понял, что и Юки Ацуёси со сцены тоже заметил их: глаза его обежали зал и поблёкли.
Но вот Ацуёси положил перед Феей Луны сердце своей возлюбленной. Оба они заскользили вдаль сцены. Тодо знал, что в пьесе это означало конец. Но сейчас сямисэн и флейта продолжали играть, сцена повернулась снова, и Фея Луны оказалась с героем на пустом кладбище перед воротами полуразрушенного храма, смутно прорисованного вдали на туманной декорации. В мелодии проступили крики ворон и шум ветра. Фея Луны обернулась Лисой и со смехом исчезла около помпезного надгробия, бросив у его подножия — как совсем ненужную вещь — сердце бывшей возлюбленной охотника.
Охотник теперь понимал, что никакие жертвы не приблизят его к утраченному миражу счастья. Он забрался на кладбищенский монумент у храмовых ворот и проклинал лисий морок.
— Ухожу на дно
Бездонной Пустоты,
Не обняв
Напоследок
Любимой стан.
Тодо напрягся: в пьесе не было этой сцены! Меж тем Юки Ацуёси неожиданно выдвинул сбоку от вертикальной перекладины тории петлю. Мгновение, и он уже продел в неё голову. Тодо вскочил, ища глазами Наримаро. Тот стоял почти под самой сценой, напряжённый и смертельно бледный. Наримаро тоже читал пьесу Юки и не мог не знать, что финал пьесы был уходом героев в Нефритовые Чертоги.
Юки Ацуёси произносил последний монолог: монолог горечи и отчаяния.
— Камень,
Что скрыт под землёй,
Не цветёт и не плодоносит.
Моя бесплодная жизнь
Также печальна.
Тодо боком выбрался с веранды и, наклонившись, пробежал под бортом сцены и ринулся за ширму. Он не видел, но чувствовал за собой тень Наримаро. Остановившись у края сцены, оба молча наблюдали, как Юки Ацуёси договаривал монолог.
— С пустыми руками пришёл
Я в этот мир, и босым
Ныне покину его.
Приход мой и мой уход
Случайно с миром совпали…
— Я виноват перед ним, — в голосе Наримаро впервые слышалось подлинное раскаяние. — Почему бы не дать ему умереть самому?
Было ясно, что принц тоже прекрасно понял намерения Юки Ацуёси. Тодо заколебался. Дать убийце красиво уйти под нежные звуки флейты и сямисэна? А его жертвы? Им больше никогда не слышать флейты: они ушли в мертвящей тишине ночи под безжалостный смех и сладострастный стон убийцы.
И всё же на минуту Тодо замер. Прерывать последние мгновения несчастного безумца, одураченного лисьим мороком? Может, и вправду, пусть уйдёт так — на сцене, красиво…
На плечо Тодо легла рука Наримаро.
— Я всё рассказал Оке Тадэсукэ, — прошептал принц. — Театр обложен, Юки не выйти отсюда, и он это понял. Он всё же неплохой драматург и должен был заранее предусмотреть возможность разоблачения. Видимо, с самого начала Юки заготовил два финала. Сейчас ему нужно выбить из-под ног деревянный гробовой монумент. Это секунда, пока мы добежим, отбрасывая ширмы, Юки будет мёртв.
— И несчастная Ванако, и бедная Митико не будут отомщены?
Наримаро отмахнулся.
— И распущенная Харуко тоже не будет. Плюньте, не стоит, Корё. Вы загнали добычу, теперь оставьте его. Богиня Каннон, помилуй его, бедного…
Милосердие ли свило своё крохотное гнёздышко в душе принца Наримаро, или лиса Амагицунэ сжалилась над жертвой своей же блудной проделки? Этого Тодо не знал. Сам он обычно жалел убитых, но убийц ему никогда жалко не было. Однако одураченного лисой помешанного Юки Ацуёси возводить на эшафот и впрямь не очень хотелось. Хорошо, будь что будет.