Когда он закончил, одному студенту пришла в голову мысль — попросить отца Порфирия, которого он увидел сидящим согбенно в уголке, сказать несколько слов собранию. Большинство собравшихся поддержало это предложение. Старец, казалось, несколько смутился, он сказал, что не выступает на народных собраниях, но «глас народа» вынуждает его говорить. Очень тихим, едва слышным в зале голосом он сказал: «Я не выступаю, но только молю Бога просветить моего послушника (имеется в виду выступавший игумен), чтобы Он дал ему слово». Однако слушатели не пожелали ограничиться этими его словами и просили сказать что‑нибудь еще.
Тогда отец Порфирий спросил: «О чем вы хотели бы, чтобы я с вами поговорил?»
«О том, как в наше время можно вести истинно христианскую жизнь», — ответили собравшиеся. И Старец очень медленно начал говорить: «Многие говорят, что христианская жизнь тяжела и неприятна; но я считаю, что она легка и весьма приятна, но при наличии двух вещей: смирения и любви». Слушатели, многие из которых делали записи в своих блокнотах, спросили: «Как мы можем, Геронда, стяжать смирение и любовь?»
Тогда Старец, с присущим ему неподражаемым талантом рассказчика, стал говорить «в притчах»: «Я расскажу вам, дети мои, — начал он, — одну историю. Некогда в горах жила одна пастушка, которая пасла овец. Целый день она проводила в трудах, заботясь о стаде: выгоняла его на пастбище, вела на водопой, оберегала от диких зверей. Вечером она загоняла стадо назад в овчарню, доила маток и оставляла своих овец до утра. Когда же наступала ночь и ее родители засыпали, она, несмотря на сильную усталость, перебиралась через забор и бежала в темноте, пробираясь среди скал и колючих кустов к заветному косогору, чтобы встретиться с пастухом, которого она любила. И когда она его видела, то несмотря на те труды и жертвы, на которые она шла ради этого свидания, ее душа преисполнялась счастьем. А от того, что эта встреча с возлюбленным стоила ей, как я уже сказал, стольких трудов и жертв, она становилась еще более счастлива. Простите мне, что я, монах, рассказываю вам о влюбленных. Но мне пришлось привести такой пример для того, чтобы вы лучше поняли то, о чем я хочу сказать. Душа должна иметь своим возлюбленным Христа, чтобы быть радостной, как пастушка, влюбленная в пастуха. Но что такое человеческая любовь перед любовью Божественной? Это любовь ложная и временная, тогда как Божественная любовь — истинная и вечная. Душа, которая любит Христа, всегда радостна и счастлива, что бы с ней ни случилось, каких бы трудов и жертв ей ни стоила эта Божественная любовь. И даже чем больше она трудится и жертвует ради возлюбленного ею Христа, тем большее счастье испытывает. Душа любит Христа, когда знает и исполняет Его заповеди. Когда она возлюбит Христа, то начинает любить и людей, она не может их ненавидеть. В душу, которая любит Христа, не может войти сатана. Вот, к примеру, возьмем сейчас нашу аудиторию: предположим, что мы все, собравшиеся здесь, — хорошие люди. Если вдруг теперь в дверях покажутся хулиганы и захотят войти внутрь, то они не смогут этого сделать, потому что зал уже заполнен нами. Так и в душу, кото–рая полна Христом, диавол не может войти и остаться там, как бы он ни старался. Он туда не вмещается, там нет для него свободного места. Так мы сможем вести истинно христианскую жизнь».
Все собравшиеся были глубоко тронуты простыми, но проникновенными словами Старца. Спустя несколько дней после этого вечера я вновь посетил отца Порфирия в Каллисии. Между прочим я рассказал ему о том, с каким горячим одобрением молодежь и те, кому они потом пересказывали услышанное, восприняли его слова и пример с пастушкой. Старец был рад этому и сказал: «Благословение Божие да пребудет на них. Ты знаешь, дитя мое, я не выступаю в аудиториях, на собраниях. Меня вынудили сказать что‑то. Ты знаешь, эта пастушка приходила ко мне на исповедь. Все было так, как я рассказывал». «Геронда, — спросил я, — так значит, эта история с пастушкой действительно имела место?» «Ну конечно», — ответил отец Порфирий. На меня произвело большое впечатление то, как удачно Старец, чтобы брани в борьбе за вечность сделать доступными пониманию, использовал в своих притчах события повседневной жизни.
Отец Порфирий, говоря о любви Божественной и о любви к человеку, был рассудителен и избегал разделять их, как это делают сектанты. Он не говорил только лишь о любви Божественной или только лишь о человеческой любви. Потому что в первом случае мы пришли бы к совершенно недуховной отчужденности от человека, а в конце концов — и от Бога, а во втором — к гуманистическому отчуждению от Бога, а в конечном счете — и от человека. Старец всегда говорил о православном сочетании любви Божественной и любви человеческой в образе вертикальной и горизонтальной, крестообразно пересекающихся линий в теле Церкви. Он учил этому не в абстрактных поучениях, но совершенно конкретно, на примерах главных событий личной жизни каждого.