— Как зовут?
— Чино.
— Т-тоже мне к-ковбой. Как по-человечески?
— Чингиз. Но все Чино зовут.
— 3-зачем верблюда привел? 3-зачем его мучаешь?
Этот вопрос погрузил Чино снова словно в задумчивость.
Если б не смысл, то та быстрота, с которой казах снова замкнулся и сжался, могла бы навести на мысль, что он не хочет выдавать какую-то свою глубокую тайну
— Иди отсюда, — с отвращением бросил Володя.
— Куда? — удивленно вскинулся казах.
— Откуда пришел.
— Можно?
— Иди.
Казах, не вставая с колен, попятился в темноту.
— И чтоб мы не видели тебя, п-понятно?
Лишь шагах в десяти Чино встал на ноги, заскользил боком и спрятался во мгле.
— Это вы все, вы, Салтыков! — зашипела вдруг над ухом Володи Воскресенская, да так зло, что тот опешил. — Вы говорили: я в Сибири, я на Алтае… Мол, кабанов стреляли, лосей били, овечек умыкали. Вы за все ответите! — вдруг взвизгнула она. И тут же, понизив голос: — Думаете на меня все свалить? Нетушки, не выйдет! Вот сами теперь и…
— В ч-чем д-дело-то?
— Не понимаете? Я объясню. Видите, видите, они каждый вечер к нам ходят шпионить? Спроста? Так вот: оказывается, им все известно. Знают они, что мы овцу украли, Мишка говорит, послушайте. А ты скажи, скажи, — толкнула она локтем и Мишу.
— Что говорить. Этот, — ткнул он в парня, который успел подняться с земли и стоял рядом с Володей, — знает. Они и водовозу уже нажаловались, что мы овцу… взяли. Собака выследила. Теперь все, кранты. Коля-Сережа, все надо сжечь, сейчас же.
— Может, доедим?
— Сжечь, сжечь! — плотоядно, утробою выкрикнула Воскресенская. — А вы, — повернулась она к Володе, — отправляйтесь за ним, коль вы интеллигентный человек. Уговорите, деньги предложите. И сейчас же… Я прошу вас, — добавила она, но тут же зашлась снова: — А меня вы не поймаете. Пожалуйста… доложите Галкину… я тоже рапорт… — И она заплакала.
Глава 10 (вместо приложения к ЧАСТИ I)
Вот то немногое, что удалось мне поднять с земли после того, как все было кончено.
Листок писчей бумаги, исписан с двух сторон. Почерк крупный, круглый, аккуратный. Строки расположены ровно, можно предположить, что во время писания под письмо подкладывали трафарет.
Текст:
«Мама, милая!
Как себя чувствуешь? Какая у вас погода? Я слушала радио, сказали, что похолодает, и обещали дожди. Болят ли ноги? А голова? Не читай слишком подолгу. Что отец? Очень ты с ним устаешь? По возможности советую тебе не давать ему слишком рассыпаться днем. Пусть лучше смотрит телевизор, иначе обязательно будет будить тебя среди ночи. Когда я с ним оставалась, я старалась ему больше переводить, а то он плохо понимает, о чем идет речь, и следить за действием почти не может. Даже когда смотрел футбол, все забывал, кто с кем и счет, все приставал ко мне, я чуть с ума не сошла, так скандалил.
Приходит ли Тата тебя подменять? Жалей себя, не стесняйся ей звонить и просить. Нет ничего странного, что дочь должна приходить посидеть с отцом и тебя высвобождать, а свекровь должна понять ситуацию, пусть пару раз в неделю посидит с Вовочкой, не переломится. Ты же еще молодая у меня, тебе и туда и сюда сходить нужно, и если не позволяешь отдать отца в больницу, так пусть Тата помогает тебе, хотя бы пока меня нет.
Получила твое письмо. Ты все беспокоишься — как я здесь, повторяю тебе — не волнуйся. Не первый год, все здесь по-прежнему, все неплохо. С этим новым моим «сотрудником» хлопот пока пет, не так страшен волк. Так что жалею даже, что ситуацию расписала тебе в таких черных красках. Питаемся, как всегда, неплохо, но все, что прихватили из Москвы, — все в дело пошло.
Часто думаю, как хорошо нам с тобой будет в октябре на Пицунде. Ты написала хозяйке, что мы собираемся? У меня в числах по-прежнему ясности нет, но думаю, что все пойдет по плану: мы из графика не выбиваемся и закончим, я надеюсь, как и рассчитывали. Я вспоминаю нашу комнатку, как мы утром с тобой ходили на море, тот маленький базарчик на Лидзаве, фруктов ужасно хочется.
Ты снова пишешь мне об Игоре. Конечно, он интеллигентный, вежливый человек, я согласна, но больше о нем ничего сказать не могу. Конечно, приятно, что он навещает тебя, справляется, но мне не очень нравится его настойчивость, партизанщина какая-то. И кроме того, мы сто раз уговаривались, что сватать ты меня не будешь, а ты опять за свое… Пиши, пиши мне, получать письма здесь единственная радость, скучаю по дому страшно. Неделю назад получила сразу два твоих письма, написанных с разницей дней в пять, и так рада была. Пиши. Целую тебя. Твоя Люша».