Тут он закрыл голову руками, но не зарыдал, как можно было бы предположить, а затих, сам, видно, сраженный окончательно последним своим, танцевальным, наблюдением.
— Т-ты бы л-лучше… — начал было Володя, но тут Вадим приблизил к нему лицо и промычал:
— Тс-с-у!
Он указал пальчиком туда, где лежал померший хозяин. Там уж готовилось воскрешенье.
Судя по всему, ритуал должен был быть повторен, как по нотам. Оживала уже Телегенова рука, пробудилась и задвигала глазами Телегенова голова, простонало что-то Теле-геново брюхо. Меж черных Телегеновых губ показался светлый, обметанный Телегенов язык, скоренько их облизавший.
Рука ползла по земле. Вздрагивала то и дело, словно боясь, что на нее наступят, по временам отклоняясь от верного направления, но неизменно возвращаясь на истинный путь, неумолимо приближаясь к початой поллитровке. Кисть пульсировала все сильнее: пальцы то сжимались в кулак, то раскрывались и топорщились призывно.
Наконец большой палец ткнулся в стекло, бутылка накренилась и растаяла в воздухе. Изумленные зрители обнаружили ее, впрочем, уже через мгновение висящей вниз горлом над самой Телегеновой глоткой. Водка змейкой мелькнула в темноте. Телеген стал приподниматься на локте. Взгляд его делался ярче, мутная поволока исчезала со зрачков, оторвав горлышко от губ, он взглянул на гостей просветленно и довольно осмысленно.
— Людмила! — отчетливо произнесли его расцветшие губы, и рот сложился в длинную улыбку.
Затем из темноты он вызвал кого-то, на этот раз попалась девочка. На ней был надет сарафан раза в два длиннее ее самой. Непостижимым образом не путаясь в подоле ногами, а успевая ставить ступни так, что подол подстилался перед ней по полу точно со скоростью ее мелких шажков — так белка в колесе не ошибается, сроднившись с колесом, как часть организма с частью, — она подошла к отцу, заняла вакантную позицию на его босых ступнях и занялась массажем, не уступая в рвении своему брату.
Чино не поднимал головы. Впрочем, поза его выражала даже некоторое удовлетворение — ровно поднималась в спокойных вдохах спина, плечи не вздрагивали больше, а левая рука согнулась и почесала что-то под лопаткой. Видно, удачно исполнив очередную партию, он мог позволить себе передохнуть. Телеген, воззрившись на гостей, что-то медленно и тягуче сказал, почти пропел.
Гости сидели, не понимая. А Володя и не хотел понимать. До чертиков надоело ему уже это представление, он лишь ждал случая без задержек встать и уйти.
Телеген повторил. И в самом голосе его, и во взгляде было что-то приторное, неестественное, а в подергивающемся рте, в расслабленных губах, на которых посверкивала слюна, стекая с одной стороны по щетине, нечто от сумасшедшего.
— Что он г-говорит? — резко спросил Володя, спросил и раздраженно, и озабоченно, хоть ни малейшей угрозы в тоне Телегена не было.
Чино вдруг поднял голову:
— А хочешь, переведу? А? Хочешь? — Он вдруг засмеялся злорадно. — Правда, хочешь? Так вот, он говорит, что очень вас любит: и вас, и бабу вашу. Что рад очень. Что за то, что так вас полюбил, он вам тайну откроет. Тайну! — повторил Чино и захохотал. — А вы слушайте.
Телеген теперь говорил, не умолкая, покачивая головой, как в трансе, и в такт девочка с мертвым личиком перебирала ножками внутри своего непомерно длинного платья, топала по его ступням.
— Он говорит, что уж рассказывал вам об источнике. Это близко, говорит он…
— Ну, конечно, — обрадовался тут парень и вскочил бы от восторга на ноги, если б Володя не поймал его за локоть. — Ну, конечно, я ж там сегодня был.
Телеген оборвал речь и уставился на парня безумными глазами.
— Да, да, чего вы так смотрите? Это рядом, там озеро. Я… — от волнения парень никак не мог сглотнуть слюну, запнулся, — я пошел прогуляться… и увидел. Широкое такое, блестит, в километре от нас, не больше.
Чино еще пуще, еще более зловеще захохотал:
— В километре, держи карман. Да там лужа, ее все знают. Это вот где, под нами, днем от юрты видно. Да только он не про то, а? — обернулся он к дядюшке.