Несмотря на сквознячок и общее движение, лампы светили сыто и весело. Впрочем, великолепие борщовых переливов, кокетливых нырков то здесь, то там алых бочков консервированных помидоров пикантно оттенялось простотой стола.
Вот вам этот непритязательный натюрморт.
По знакомой вам клеенке двумя кучками были расположены деревянного вида, в кристаллической крупной сыпи, черные сухари. В широкой миске в центре громоздился штабель с похвальной прямотой нарубленного серого недельного хлеба. Средь этих возвышенностей над матовой пустыней порхала чесночная шелуха, кое-где косо произрастали не вконец обездоленные серые стерженьки с мохнатыми пятками. Солонку заменяло простое блюдце, салфеток не подавали. Заместо холодного были какие-то томатные сегменты; коли судить по бумажным извещениям на банках, из породы рыб. Непритязательностью отличался и разговор, в той или иной степени тронувший всех.
— Не-ет, что вы ни говорите, — утверждал шофер, доскребая повторную порцию со дна миски, — а за границей не так, как мы, пьют. Больше.
Володя кивал, будто соглашался, и зажимал в крупных ногтях пойманный им только что чесночный коготок.
— Вы, Николай Сергеевич, абсолютное употребление на душу населения имеете в виду или относительное?
— Я такое потребление имею, — облизнув ложку, не спеша пояснил шофер, — что они как пойдут с утра пить, так и не останавливаются до вечера. И виски всякие, и джин, и не знаю чего. Положим, он утром проснется, стопарик налил себе с этой своей кока-колой, шарахнул и на работу. Туда пришел, в шкафчик полез, снова. Так и шлепает до самого вечера, пока спать не ляжет. А как проснется, примет на опохмелку и на работу идет. Вот, считай, и набирается за весь день.
— Ты, Коля-Сережа, так говоришь, словно сам был, — подзадорил его Миша. — А я чего-то не верю: что ж они, всю жизнь так пьяные и ходят?
— А что? Это мы сели культурненько, борщок, супчик, закусочка, все честь по чести. Так хоть одну бутылку выпей, хоть две…
— Положим, на Западе тоже закусывают, — вставил Володя. — Однако я не понимаю, откуда у вас такая информация?
— Информация-то? — выговорил шофер не сразу — дикция его, и так не бог весть какая, теперь и вовсе оставляла желать лучшего. Впрочем, хоть и быстро разбирал его алкоголь, но в какой-то момент происходило в его организме нечто вроде насыщения. После этого пить он мог долго и без потерь, в стельку не напивался никогда, вот дикция только… — Информация? — повторил он. — А я скажу. Газеты — раз! Телевизор — два! Книжки! У них количество алкоголиков с каждым годом растет, знаете вы это?
— Ой, а у нас тоже пьют — смерть как! — Тетя Маша из кухни внесла свою лепту в разговор, настаивая на объективности. — Вот хоть соседка моя. Молодая совсем, а уже четыре раза леченная!
— И я скажу — почему, — продолжал шофер. — Хочешь, скажу — почему? — Он прищурился, прямо посмотрел на Володю и торжественно произнес: — Да потому, что у них там пить причины есть, а у нас — у нас только поводы. Ясно?
Володя впервые поднял на него глаза и взглянул с недоверием. Но шофер был серьезен.
— У меня один пожарник есть, — продолжал он, — кореш по седьмой автобазе. Так он рассказывает. Раньше, говорит, что? Раньше приедешь на пожар, входишь в квартиру, а там уж пусто, все успели вынести, немного было имущества. А теперь? Теперь, говорит, приходишь, так полный дом, говорит, барахла у каждого. А почему? Да потому, что пьют меньше, денег больше, так-то вот. Им, пожарникам-то, вещи брать строго запрещают. У одного на построении после пожара в кармане штанов будильник зазвенел, так и то строгий выговор и тринадцатой зарплаты лишили, — так они сразу к холодильнику. И что думаешь: нет, говорит, такого пожара, чтоб в холодильнике початой ли, полной ли бутылки не стояло. А ты говоришь. У нас теперь не допивают даже: рюмочку выпил и обратно поставил, до вечера.
— Пьют теперь и вправду меньше, — подтвердила Воскресенская. — Я вот в новогоднюю ночь возвращалась в метро из гостей. Часа четыре только было, не больше. Так все трезвые сидели, честное слово…
— Ну, это, конечно, не оттого, — прищурился на нее шофер. — Это потому, что которые трезвые, те только и ехали. А кто пьяный, так он там же, в гостях, и лег… Что, Федоровна, — обернулся он тут к поварихе и обнажил сталь во рту, — теперича по мясцу вдарить не грех?