- Утром я драю посуду, днём драю посуду, вечером драю посуду и даже во сне я драю посуду. Этой ночью приснилось, что я плохо отмыл кастрюлю. Она прохлопала мне крышкой: «Здесь пятно не отмыл, ленивая скотина»...
У Дары против воли вырвался смешок. Демон посмотрел на нее с огромным укором, плотно сжал губы, демонстрируя обиду, недовольство и молчаливый бойкот. Так они и прошли оставшуюся часть пути — в тишине.
Вольерами заведовал смотритель — худой, рогатый демон с серой кожей и седыми волосами.
- Скоро уже эта тварь издохнет? – вместо привествия недружелюбно поинтересовался у него Дорх.
— Ещё держится, — ответил смотритель, цокнув языком, — упорная бестия, даже жаль, что никого к себе не подпускает.
Демоны дошли до самого дальнего вольера. По пути Дара с любопытством осматривалась по сторонам. Из прочных клеток за ней следили хищные глаза ящеров, в основном крупных, которых обычно запрягали в телеги.
Дорх поставил ведро рядом с последним вольером и отошёл. Дарэя подошла ближе и заглянула внутрь. В отличие от других клеток, эта выглядела неопрятно, словно в ней давно не убирались. Она пропахла сыростью и нечистотами. Сквозь маленькое окошко под потолком пробивался тусклый свет, едва освещая каменные стены и решётку. Но даже этого света было достаточно, чтобы сердце Дары дрогнуло, и она подошла ближе. Вцепившись руками в крепкие прутья, она стала внимательно рассматривать обитателя этого убого места.
— Близко не подходи, она этого не любит, — предупредил смотритель. — Может броситься. Красивая, правда? Видно, что участвовала в забегах. Но теперь её дни сочтены.
— Почему сочтены? — тихо спросила Дарэя.
— Потому что цепь, в которой она запуталась, просто так не снимешь. Она не даёт ей регенерировать, а раны глубокие и серьёзные, видишь, местами кости видно? Мы пытались снять, но она не даётся. Начинает вырываться, и цепь входит глубже.
— А если дать ей снотворное?
— Во даёшь, чужачка. Кто ж ящериц усыпляет? На них никакие яды и отвары не действуют. Особенность такая.
Взгляд Дары скользил по грязной шкуре свернувшегося на полу животного, по его ранам, из которых медленно вытекала бордовая, темная кровь. В затхлом запахе чудилась близкая смерть.
Смотритель поднял ведро и высыпал куски костей и мяса в специальный желоб, по которому те скатились в кормушку внутри клети. Но ящер лишь заворчал, так и не подняв головы. Демон вернул ведро Дорху. А тот, забрав его, недовольно сказал:
- И чего Ворон постоянно тащит сюда всех кого не попадя. Далась ему эта дохлая ящерица!
Чем больше Дарэя смотрела, тем больше убеждалась, что глаза ее не обманывают. А руки сами потянулись к тяжелым засовам.
- Дудушка, - позвала девушка и прежде, чем смотритель успел ее остановить, распахнула дверь и шагнула внутрь.
Ящер заворочался, приподнял морду, втянул воздух и угрожающе зарычал.
- Выйди от туда, больная, - истерично завопил Дорх, - Хочешь убиться - делай это не рядом со мной! Если с тобой что-то случиться, меня господин Курт самого в это ведро утрамбует.
- Послушай его чужачка, выходи не дури.
Шаг, один, другой и вот уже Дара упала на колени рядом с ящером и обняла его за шею. Угрожающий рык сменился ворчанием, а затем затих. Зверь дышал тяжело и надсадно. Словно каждый вздох причинял ему неимоверную боль.
- Как же так, Дудушка, - шептала Дара аккуратно поглаживая шкуру на шее животного, старательно избегая касаться ран, - как же так…
Под этими поглаживаниями ящер закрыл глаза и издал тихий, почти жалобный скулеж.
— Что ты делаешь? — заметался у порога Дорх. — Ты не понимаешь, насколько это опасно?
Вместо ответа девушка начала осторожно ощупывать цепь, которая сковывала ящерицу. Металл был холодным и тяжёлым, а звенья — крепкими и неразрывными.
- Пустое дело, - покачал головой смотритель, - так ее не снять, зачарованный адмантин - только в кузне плавить.
- А если использовать высшее пламя? – тихо спросила Дарэя.
- Скажешь тоже, чужачка! Высший огонь способен разрушить что угодно, для него нет ни цепей, ни преград. Только где ж его взять то?
Негде… или…
Не давая себе времени на сомнения, Дара схватилась за цепь. Если разорвать её в этом месте, то дальше можно будет легко её снять. Что она обычно ощущала, когда в груди разрастался пожар, когда запястье обжигало и мерещилось, что вот-вот на кончиках пальцев запляшут языки пламени? Страх? Боль? Что?