* * *
Как-то раз со мной произошел случай, не попавший на страницы моего романа, но, так или иначе, кое-что объясняющий. Произошло это лет за десять-пятнадцать до чернухинской развязки. Путешествия по оболочкам занесли мою полную приключений Жизнь в Восточную Украину и поселили поблизости с чеховской Швейцарией в поселке Б., где я и остался, к удивлению своего Сознания, почти на полгода. Как и отмечал Антон Павлович более полувека назад, «сие место с оврагами, степью и речушками, лесами и лесками очаровало и влюбило в себя бесповоротно, не оставляя даже маленького шанса на желание отсюда уехать».
Но шанс у классика все-таки оказался, и он уехал, написав напоследок об этом месте несколько рассказов. В отличие от своего именитого коллеги по писательскому цеху, мое послевкусие оказалось несколько иным, хотя в итоге я также решил покинуть этот райский уголок, потому как ничем от других он не отличался.
Находился я в то время в оболочке пятнадцатилетнего школьника Александра Власова, сочинявшего стихи о добре и любви, что меня, вероятно, и подкупило. Находился транзитом, иными словами, – катался на автобусе, о чем его водитель не догадывался. Надо отметить, что поселок, в котором жил Шурик (так этого паренька все называли), стоял у самого шоссе Ростов-Харьков, и там имелись две автозаправочные станции. Машин на них всегда было предостаточно, но особенной популярностью эти заправки пользовались у водителей автофургонов (среди которых было немало иностранцев). Просторные площадки для отстоя таких машин располагались рядом с кафе и небольшим мотелем, а, если надо, то и распутниц могли доставить местные сутенеры-ублюдки прямо в машины. Словом, движение было оживленное – и днем, и ночью.
Вот тут-то постоянно и крутились местные подростки, в сердцах которых страсть к наживе уничтожала врожденные способности стать певцами, писателями, всемирно известными спортсменами, – а, может быть, и простыми рабочими, ценящими такие понятия, как честь, совесть и обыкновенная человечность. Прежде чем разъяснить, о чем я веду речь, должен отметить, что Шурик вроде бы отличался от остальных. Он, как я уже упоминал, писал стихотворения, а еще недурно рисовал, занимался бегом и боксом, учил итальянский язык по словарю, и, что очень важно, не поддавался влиянию «старших товарищей» и приятелей, погрязших в трясине пьянства и воровства и зачастую доходивших до полной деградации.
Итак, начало девяностых. В стране процветает преступность и безработица. Рабочий человек считается «лохом», а прослыть блатным – это значит быть в почете. Невиданное остапобендерство поражает не только изощренностью, но и количеством своих приверженцев. Детская преступность стремительно догоняет взрослую. Всеобщий хаос не оставляет в стороне и поселок, в котором я остановился, выбрав тело подростка из небогатой рабочей семьи. В Б. среди молодежи был распространено «толкание дырок, гаек и веревок». Справедливости ради стоит отметить, что этот вид «зарабатывания» на пропитание постоянно сопрягался с немалым риском, что, впрочем, не добавляло ему очков чести. «Толкание» означает сбыт, «дырки» и «гайки» – поддельные золотые кольца, «веревки» – такие же цепочки. Объяснять, где все это брали – значит, бездарно тратить ваше время, дорогой читатель. Просто скажу, что при натирании подделок пастой ГОИ они становились неотличимы от настоящих почти на два дня. И лишь с помощью ляписного карандаша можно было в ту же секунду определить, что это фальшивка, пусть даже на ней и стоит проба. Со временем местные умельцы научились покрывать свое фуфло тонкой позолотой, которая держалась почти неделю. Клиентов на такой товар всегда хватало, ведь за него просили полцены, а то и того меньше – «не откажите, Христа ради; вот все, что осталось – на хлеб, да на лекарство не хватает».