Сбывали такой товар и на АЗС у поселка. Покупателями, или как их здесь называли – «терпилами», были, в основном, водители длинномеров (не только соседи-россияне, но и другие иностранцы), остановившиеся на заправках. Когда «толкание» в поселке становилось опасным (постоянные облавы милиции и жертвы, решившие отомстить своим обидчикам, отпугивали охочих до такой наживы), появлялись «гастролеры». Так называли тех, кто отправлялся на заработки или до границы Украины с Польшей и Румынией, или же в Россию, добираясь до Мурманска, Екатеринбурга, а иногда даже и до Хабаровска, – «подбирая» по дороге любые города, в которых желающих дешевки хватало во все времена. Продолжались такие «гастроли» и две, и три недели. Иногда о «гастролерах» больше никто не слышал, иногда они оказывались за решеткой, но всегда появлялись следующие. Но оставались и те, кто предпочитал «работать» в поселке. Именно в это время я сюда и попал, став не только свидетелем дальнейших событий, но также и их участником.
* * *
В тот день Владимир Сепухов появился в школе одетым с иголочки. На нем был новенький коттоновый пиджак «Levi Strauss» (который на обычной барахолке не достать, а лишь в дорогой комиссионке), такие же джинсы, модная футболка и голубые кроссовки на толстой подошве с китайскими иероглифами. Подобная экипировка в общественном месте, не привыкшем к роскоши, ни для кого не осталась незамеченным. Друзья Владимира рассыпали комплименты, восхищаясь его обновками, другие просто молча завидовали. Многие знали или слышали, что этот мальчик из неблагополучной семьи якшается с бандитами, но очень мало кто знал, каким именно образом пятнадцатилетний подросток добывает столько денег.
Шурик тоже знал кое-что об АЗС и «дырках». Об этом ему рассказывал сам Сепухов. Власов никогда не стукачил, умел держать язык за зубами, да и отпор мог дать сразу нескольким обидчикам. Это и стало причиной того, что в нем нуждалась шайка местного забияки – его одноклассника Владимира Сепухова. Но… Власов не соглашался. Он искренне продолжал верить, что жизнь непременно наладится сама собой; что мать сможет найти работу; что отец, работающий на двух, станет приносить домой все деньги и больше не будет ими попрекать остальных членов семьи. Но жизнь продолжалась, а лучше не становилась. Отец стал пить еще больше, иногда поднимая руку на мать Шурика. У матери неожиданно обнаружилась язва желудка, на операцию и лечение требовалось много денег… И Шурик решился.
Однажды он подошел к однокласснику и сказал всего два слова: «Я согласен». Владимир сразу все понял.
После уроков они пошли к Владимиру домой и забрались на крышу голубятни. Сепухов рассказывал обо всех премудростях и опасностях тяжелой работы, которая якобы даст им возможность «жить вечно». Слушая подобную интерпретацию вечной жизни, я искренне верил, что разум Шурика победит, и он все-таки откажется. Но когда я почувствовал, как забилось его сердце при виде блестящих безделушек, мне стало очень горько – так горько, что я даже смог ощутить едкий запах своей грусти. Этот запах был настолько сильным, что глаза Власова вдруг заслезились.
– Ты че там, плачешь, что ль? – усмехнулся Сепухов.
Вытерев лицо рукавом серой рубашки, Шурик ответил:
– Да от ветра, наверное.
Зажав зеленую от пасты ГОИ тряпочку пальцами, а другой ее конец держа в зубах, Шурик усердно натирал кольцо изнутри. Посмотрев на Владимира, он заметил, как во рту друга сверкнул золотой зуб, и улыбнулся.
«Интересно: настоящий или тоже дырка?»
Сепухов поправил свою коричневую дерматиновую кепку и засопел, проверяя работу товарища. Шурику он напомнил персонажа из песни Булата Окуджавы.
– Вроде нормал, – сказал Владимир оценивающе. – Тут главное, чтобы никто ничего не заподозрил. А то и попалиться можно.
– За меня можете не волноваться. Я не подведу, – ответил Шурик.
– Ты, главное – будь на стреме постоянно. Чтоб, так сказать, даже муха не осталась незамеченной.