– Ну, где ты, Павлуш? Уже попо́рався? Как там наша коровка? – спросила вышедшая на крыльцо Светлана, вытирая руки о фартук. Длинные темные волосы крупными локонами обрамляли ее лицо, правильные черты которого делали ее настоящей красавицей. Некоторые украинские слова она позаимствовала у мужа. «Попо́ратысь» означало, примерно, «управиться с делами», и теперь по-другому на этот счет Светлана не выражалась.
– Завтра, Бог даст, у нас будет малэнькэ тэля, – так же мешая украинские слова с русскими, ответил ей Павел. – Накрывай вэчэрю, я уже скоро – тилькы кролям еще дам. И воды принесу.
Щелкнул выключатель, и все еще бессветлячковый двор осветился желтым светом.
Было около девяти вечера, темнело быстро и незаметно. Вокруг лампы, словно выполняя некий ритуальный танец, закружился круговорот из мошкары, назойливых мух и еще более назойливых комаров. Вся эта мелкая братия двигалась хаотично, иногда обжигаясь о горячее стекло и падая, – но на смену им приходили все новые и новые сородичи. Вот подлетела еще недавно ползавшая, но теперь осчастливленная крыльями маленькая бабочка. Она захлопала ими то о лампу, то о железный балахон, а потом так же внезапно улетела, уступая место другим участникам спектакля.
Наконец, это представление решил покинуть и Павел.
Он зашел в дом и задвинул щеколду. Светлана уже поставила ужин на стол – и по всему дому витал запах жареной картошки с маринованными грибами. На столе стоял небольшой графин с самогонкой. В телевизоре громко пели смазливые, ярко одетые мальчики.
Внезапно свет погас. Песня оборвалась на полуслове, мальчики и графин на столе исчезли – и в комнату раньше времени вторглась ночь.
– Что еще за новости? – воскликнула Светлана.
Павел взял коногонку и, сказав: «За́раз гляну», – вышел на веранду.
– Ну что там? – через некоторое время крикнула из комнаты Светлана.
– Да пробки нормальни. Схожу за хви́ртку.
Спустившись с крыльца во двор, Павел прислушался. Через несколько домов доносились мужские голоса.
Послышалась имитирующая соловья садовая камышовка – эта песня перемежевывалась короткими позывками; и хотя в благозвучности ей нельзя было отказать, она осталась без внимания.
Бросив короткий взгляд на россыпь светлячков под грушей, Павел направился к воротам. Голосов на улице становилось все больше, и они приближались.
Отовсюду раздавался разноголосый лай собак, потревоженных внезапным оживлением последи ночи. Павел открыл калитку.
– Слыхал, Пашка? Перед тем, как вырубился свет, что-то бахнуло! – сказал один из мужиков, завидев его. – Ты смотри: вся деревня вымерла!
Павел посмотрел по сторонам и убедился, что единственным источником света оставалась луна, висящая в небесах – не считая коногонок и спичек с зажигалками.
– Не слыхал, – ответил он. – У меня телек орал.
Неожиданно прозвучал взрыв – еще один, если верить словам соседа. Он донесся со стороны школы. В это время она должна была пустовать. Правда, рядом жила телефонистка. И при необходимости позвонить в город любой мог к ней обратиться. Коммутатор находился в небольшой пристройке к школьной кочегарке.
– Будто в школе громыхнуло. Пошли поды́вымось…
Вернувшись через полчаса домой, Павел рассказал жене о двух взрывах. Оказалось, что кто-то взорвал и коммутатор, и трансформатор.
– Хай милиция разбирается, – подытожил он, жуя при свете свечи уже остывшую картошку. Графин с самогонкой так и остался нетронутым – Если то пацанва балуется – голову открутить надо.
– Вот уж не было печали... – вздохнула Светлана.
Натрудившийся за день и озадаченный происшествиями на ночь, Павел улегся спать, и Светлана вскоре присоединилась к мужу. Она попыталась так же быстро заснуть, но в голову лезли разные мысли. Нет света... Взрывы... Потом она вспомнила брата Виктора, его дочь Светочку и жену Викторию... Две недели назад она отослала им письмо и теперь с нетерпением ждала ответного.
В конце концов Светлана заснула крепким сном, до самого утра, и не слышала, как заливался лаем их пес. И Павел тоже ничего не слышал.
А наутро прямо на крыльце он обнаружил привязанную к палке записку. Прочитав странные каракули, будто нацарапанные ребенком, он пробурчал: «Ну и придурки! Вот кому нехрен робы́ты!»
В голове же шумело, как после похмелья, и почему-то тряслись ноги. Он присел на ступеньки. Сил почти не было. Его даже слегка тошнило, и ему хотелось спать. Но еще больше хотелось спрятаться – спрятаться от того, что его окружало за пределами дома. И этому непонятному желанию не находилось объяснений.