В лесу стоял неумолчный шорох, и Александр Николаевич знал: его здесь ждали, а он опоздал. Он бежал мимо деревьев, склоненные ветки которых норовили оцарапать ему лицо. Кусты орешника рвали ему костюм. Толстые, невероятных размеров стрекозы пытались залететь ему в уши. Барсуки и зайцы кидались под ноги, а птицы старались вцепиться в волосы. Дыша глубоко, и держась за бок, учитель бежал и бежал, а со всех сторон раздавался шепот:
«Ты опоздал, ты опоздал!»
И вот перед ним наконец открылась знакомая поляна, где он еще вчера предавался альковным утехам со своей Вольной – поляна сладкой земляники, веселых зайцев и одуряющей любви.
Испуганно озираясь, учитель понял, что теперь на поляне все изменилось, было не так, как раньше, и больше походило на чью-то выдумку, сказку или, скорее всего, на чей-то вздор. По всей поляне клубился зеленоватый туман, доходивший учителю почти до груди, и сквозь него ничего не было видно. Александр Николаевич посмотрел вверх. Челюсть у него отвисла, – там, среди листвы окружавших поляну деревьев покачивались, словно гигантские гроздья винограда, сплетенные из веток и цветов домики. Все это было похоже на необычную картину, созданную чьим то воспаленным воображением (а может быть, и самим лесом!) – смесь ожившего натюрморта с фантасмагоричным пейзажем. Словно огромная статуя, посередине картины возвышался над остальными деревьями могучий дуб с темным дуплом, обнимая ветвями самый большой из гроздьев-домиков. И вдруг в открытой двери показалась Она – Вольная. Встретившись с ним глазами, Девушка скрылась внутри, но дверь не закрыла.
– Ты Ее не любишь, – прошелестело, вздыхая, огромное дерево– статуя на ожившей лесной картине, – лжец!
– Нет, я люблю Ее, и теперь Ей от меня не спрятаться, – едва слышно прошептал учитель, – даже так высоко!
Дуб зашумел листвой, качнул тяжелыми ветками и затих; из тумана под ним показался Старик, сидящий на сплетенном из веток и корней дуба троне и покачивающий на голой ноге с длинной и худой стопой какой-то круглый комок шерсти с горящими глазами.
«Отец», – подумал учитель, удивленно рассматривая Старика.
Босой, облаченный в одеяние из веток и листьев – это, конечно же, был Он, Отец Вольной, и Он не спускал глаз с учителя. Словно приросшие к голове, из густых зеленовато-седых волос Старика торчали две ветки, на которых сидели птички. Старик выглядел очень сердитым, и Александр Николаевич невольно ощутил присутствие страха. (Как часто в последнее время это чувство приходило к нему, заходя в дом без стука, словно кум, сват или внезапное несчастье!)
Солнце зашло за тучи, и на поляне воцарились сумерки. И это в половине девятого утра!
– Ты опоздал, – проскрипел Старик, взмахнув рукой. Туман на поляне тут же рассеялся, но сумрак не исчез. – Но ты не смел, ты глуп.
– И-извините... Я не… не хотел... – заикаясь и оглядываясь, попытался оправдаться Александр Николаевич.
Однако его прервал деревянный голос Старика:
– Ты недостоин моей дочери, тщедушный человечишка!
– Я… я… достоин… я люблю… Без нее мне не жить!
Старик насмешливо вскинул брови:
– Хочешь доказать обратное? Не жить, говоришь?! – Он будто призадумался, а затем проговорил: – Тогда приведи Ее. Сейчас. И на все про все у тебя целая минута. Одна минута. Ровно столько, сколько на тебя поставили ставок!
Учитель стоял, не двигаясь.
Старик же засмеялся – вернее, заскрипел:
– Только в моей игре не бывает поблажек – даже если проигрывает родная дщерь.
Привстав с трона, Отец Вольной указал длинным пальцем на дом, в котором скрылась его дочь, и прокричал:
– Ты должен Ее привести!
Старик снова сел. Сверкнув глазами, Он погладил взъерошенного зверька, снова забравшегося Ему на ногу. В маленьких юрких лапках зверек держал песочные часы.
Учитель спуртом рванул вперед.
Пробежав десяток метров за каких-то пару секунд, Александр Николаевич попытался обхватить руками могучее дерево. Но ствол был слишком велик. До крови обдирая ладони о жесткую кору, он все-таки сумел добраться до первой ветки; встав на нее и пытаясь отдышаться, учитель прижал к шершавой коре вспотевший лоб. Его руки тряслись, как минимум на двух пальцах не было ногтей.
Подул жалящий ветер, чуть не скинув древолаза с трехметровой высоты. Где-то внизу засмеялся Старик, – черт, он был этому рад!
Изловчившись, Александр Николаевич вновь прижался к стволу и стал отыскивать глазами дальнейший путь – отступать он не собирался!
Ветер все усиливался, шумела листва, качались ветки (казалось, что изгибается сам ствол!), но каким-то чудом учитель не падал, цепляясь за дерево чуть ли не зубами, – словно это был и не человек, а огромных размеров клещ. И он понимал, что еще немного – и его просто снесет с этого проклятого дерева. Все пространство над поляной заполняли мечущиеся листья, ищущие выход в этой мистической лесной центрифуге.