И вот они уже сидят в тайнике и слизывают с пальцев вишневое варенье. Бочковых огурцов, о которых мечтал Игорек, там не оказалось, зато нашлись другие вкусности: моченые яблоки, арбузы, консервированные абрикосы, сливы...
– О! – воскликнул Игорь – Квашеная капуста!
Тут над их головами заскрипели половицы. Ребята испуганно притихли, задрав головы к открытому проему. Раздался стук переставляемой табуретки, а потом другой стук – ложки о тарелку, сопровождаемый громким чавканьем. Ребята боялись пошевелиться и так и сидели с банками в руках, обливаясь холодным потом.
Вновь застучала табуретка, заскрипели половицы – и все стихло.
Не понимая, почему хозяин дома даже не заглянул в открытую ля́ду, ребята боялись пошевелиться.
Сколько они так просидели в погребе, никто из них не знал. Но надвигающиеся сумерки все-таки заставили их на цыпочках подойти к лестнице.
Первым вылез Сережка – прижимая к животу огромную банку варенья, следом – Игорь с мочеными яблоками.
Прижимаясь друг к другу, они прислушались – в доме не раздавалось ни звука. Но когда они осторожно направились к выходу, кто-то постучал в окно.
Ребята вздрогнули. Переглянулись. Спрашивая друг у друга знаками, что им делать, они продолжали стоять. Наконец, страх пересилило любопытство.
Отодвинув тяжелые, разукрашенные цветами шторы, они заглянули в зал. В комнате никого не было, окно оказалось закрытым огромной портьерой от стенки до стенки. В самом центре под люстрой лежало перевернутое ведро с рассыпавшейся картошкой. Из-за ростков картофелины походили на общипанных ежей.
«Везде жрачка. Вот проглот!» – подумал Сережка. Он поднял одну из картофелин. В это время в окно снова что-то стукнуло, и перепуганный мальчик выронил с рук поднятый овощ. Он прижал палец к губам и показал жестами Игорю: «Заходи оттуда, а я отсюда». Ребята на цыпочках, вдоль стены, приблизились к окну и осторожно выглянули на улицу.
С глухим стуком упали на пол банки, одна – с вареньем, другая – с яблоками. Попятившись от окна, Игорек с Сережкой пулей вылетели из дома и пустились наутек – через огород с пугалом, через заросли крапивы, словно за ними гналась сама Смерть...
* * *
Подобного здесь, внутри Кольца, еще не случалось.
– Кто мог такое сделать? – спросил отец Олежки Вишневского, ни к кому конкретно не обращаясь. – Откуда у нас садисты взялись?
Предводитель общины Стефан Староверов – невысокий, коренастый, со шрамом на лысой голове – взглянул на Григория и осипшим голосом спросил:
– Думаешь, кто-то из наших? Я тоже так думаю.
– А почему не «Мистер Икс» или его помощник? – возразил Степан Латышев, один из старейшин, собравшихся у тополя на деревенской улице возле дома Глэчика.
Стефан сплюнул и ответил:
– Я, конечно, не знаю, кто такой этот «Мистер Икс», но все, что ему нужно, прости меня, Гриш, это всего лишь Олежка или хотя бы его кровь. Содержание его записок вы помните. Пока что ничего другого он не просил. Если мы его долго не кормим, тогда он начинает гневаться. И нам всем становится плохо. Зачем ему вот таким образом нас запугивать? – Староверов кивнул на тополь. – Он и так творит с нами, что хочет.
– То есть, этот сраный «Икс» кому-то вздрючил мозги настолько, что сделал садистом, – добавил Григорий.
– Именно, – подтвердил Стефан, потирая багровую отметину на макушке. – Кому-то из нас, уважаемые. Чужие, как говорится, здесь не ходят – Кольцо не пропускает.
– А как же Краснов со своей семейкой? – спросил Латышев.
– Это, надо полагать, был единичный случай. Да и какой-такой маньяк специально попрется сюда через лес, чтобы такое сотворить? Кому наш Глэчик нужен? Он что – бизнесмен, криминальный авторитет, слишком любопытный журналист? В огороде копался, никому не мешал. Нет, уважаемые, это кто-то из наших. Тот, кому, как Григорий выразился, «Мистер Икс» мозги вздрючил.
– Взгромоздить такую тушу... – другой старейшина, Владимир Дацко, покачал головой и, сняв очки, принялся тереть глаза. – Тут одному не управиться.
– Черт, а может, тут орудовала целая группа?! – воскликнул Староверов. – Тогда еще хуже... Господи! Ну за что ты нас так не любишь?!
– Всех надо проверить, – мрачно сказал Григорий. – В том числе и баб. Подозревай всех – и ты выживешь! Вот мой лозунг. И с ним я буду жить дальше: под землей или на земле.
Он взял топор и с размаху рубанул по одной из веревок, которыми было привязано к дереву то, во что превратилось тело Глэчика. Окровавленная аморфная масса колыхнулась, закачались растянутые по ветвям кишки. Изуродованная рука, освободившись от пут, с громких хлюпаньем шлепнулась на жировые складки. Привязанный к кишке обрубок ноги ударил в заляпанную кровью стену дома, забряцала продетая сквозь шею Глэчика собачья цепь, на конце которой висело ведро. В ведре лежало человеческое сердце. Если бы кто-то рассмотрел его внимательно, то смог бы заметить застрявший там человеческий зуб. Но никто этого не заметил.