* * *
Пролитые по небу чернила наконец-то достигли пылающего круга ночного светильника, и все окружающее погрузилось в темноту, – хватающую за горло и наполненную какофонией жутких звуков, – настолько жутких, насколько каждый себе представлял.
Четверо старцев, вооружившись лопатой, коптящими факелами, вилами, топором и веревкой, вышли за пределы поляны. В голову каждого из них лезли разные мысли, и не просто лезли, а настойчиво барабанили внутренним молоточком по внутренним колокольчикам, – да так, что не пустить их к себе было невозможно.
«Господи. Если ты нас еще слышишь, помолись за нас себе сам. Потому что в этой темной заднице вместо молитв лезут в голову одни проклятия».
Факел, зажатый в руке, прожигал в темноте маленькую дырку, из которой к Карыку заглядывали крохотные рожицы с длинными носиками и острыми ушками. Кто это? Фантомы? Галлюцинации? Карык не знал, он просто в них верил.
«Они видят. Они видят в этой сраной темноте лучше нас. И насмехаются над нами. Уверен, что на каждой ветке сидит их по целой стае. Адские выродки!»
Вот в дырку заглянуло лицо человека, в котором Карык узнал себя в молодости, каким он был два месяца назад. Он закрыл глаза. Ориентируясь на шаги Степана, Вячеслав переставлял теперь ноги вслепую. Ему казалось, что когда он откроет глаза, то увидит перед собой нечто ужасное. И он не открывал.
«Проклятая темень!»
Впереди Карыка продвигался человек. Его глаза были также закрыты.
«Темнота, – подумал Латышев Степан. – За мои пятьдесят лет, пожалуй, одна лишь темнота меня пугала по-настоящему. Того и смотри: проглотит своим черным ртом полностью, и без остатка».
Темнота. Она накрывала своей темной материей, пропитывая тела четверых людей. Она наполняла их внутренности желчью и ослабляла их иммунитет еще больше, лишая смелости. Но они все равно шли, потому что так было надо. И это был подвиг. Одолеваемые навязчивыми страхами, раздутыми воспаленным воображением, четыре физиологически старых человека нашли в себе силы нарушить поедающую разум внутреннюю стенку Кольца. О, Господи! Они окажутся рядом с границей полного безумия, может быть, в самом его эпицентре! Возможно, все будет напрасно, и они все погибнут. Возможно, они сойдут с ума, и станут кидаться друг на друга, видя в напарнике своего злейшего врага. Возможно, здесь они встретятся с Потрошителем, и их мертвые порубленные тела станут разлагаться под палящим солнцем, как раздавленная на дороге собака, сброшенная в канаву. Но они должны идти все равно, сколько бы раз не звучало в голове слабохарактерное «возможно». Они сильные! Сильные.
«Мама. Дай мне силы открыть глаза».
Темнота стала давить на плечи пуще прежнего, заставляя ноги заплетаться друг за дружку. Степан открыл глаза и увидел в свете огня отца с матерью. Они ему что-то говорили, но слов не было слышно.
«Отец. Прости меня за страхи. Кажется, я так и не избавился от своей старой фобии».
В голове у Степана прозвучал колокол, и видение исчезло. Стало немного горько, но страх, как ни странно, пропал. Впереди уже можно было различить очертания бугристого погоста с немногими оставшимися крестами и надгробиями. Ветер разогнал тучи, обнажив луковицу луны. Глаза заслезились. Набирающий силы туман прятал очертания древних могилок. Ног уже не было видно по колено. Факелы трещали, как раскаленная на сковородке соль, и четыре человека на время остановились. Оставалось совсем немного. Какая-то сотня метров, проходящая через заброшенное кладбище.
* * *
Увидев мертвого отца, Олежка ощутил страшную пустоту внутри. Но потом он пришел в себя – и пустота стала вновь наполняться его желаниями и мыслями. И силой. Даже большей, чем раньше. Он знал, что теперь может управлять своим даром. Стоит ему сильно захотеть, и из его подсохших ранок вновь потечет кровь. Он уже не боялся боли. Он знал, что просто ничего не почувствует.
А еще Олежка знал, что свою боль может передать другим. Он нащупал некие ниточки, пронизывающие все окружающее. С давних времен незримые эфемерные нити проходят через миллионы и миллионы жизней, накапливая все чувства, знания и тайны людей. Временами мальчику казалось, что он даже видит эту бескрайнюю светящую паутину, опутавшую землю, вплетающуюся в нее и уходящую высоко в небо. Он понимал, что пока знает об этих ниточках лишь чуть-чуть, что едва прикоснулся к великой тайне планеты. Познать эту тайну до конца под силу лишь Создателю, допустившему подобное в этом лесу.