– Почему ты молчишь, Виктор?
– Потому что не знаю, что это такое – любить не по-настоящему. Ты знаешь, что я люблю тебя, и мою любовь смогут прервать лишь алчущие когти и клыки.
– Ты не боишься этих клыков? Нет, не отвечай! Я не могла в тебе ошибиться. Хотя... я боялась, что ты не выдержишь… на нашей свадьбе.
– Но я выдержал.
– Я горжусь этим, любимый!
– Я… боюсь, Марьяна.
– Чего ты боишься?
– Этих убийств. Вся эта шумиха вокруг них... Вдруг они догадаются?
– Забудь. Ты сильнее всех их.
– А ты не боишься?
– Этих слизняков? Пусть они меня боятся. Не для того Хозяин мне силу дал, чтобы я склонялась перед улитками. – Марьяна впилась глазами в Виктора. – И не для того эту силу ты держишь сейчас в своих руках.
– Моя любовь к тебе сродни твоей силе. Я люблю тебя, Марьяна!
Она улыбнулась, прильнула к нему и раздвинула его губы своим языком. Виктору вдруг показалось, что у него во рту не язык Марьяны, а раздвоенный язычок ядовитой змеи. Но это наваждение быстро прошло, отправив затуманенный разум в пучину всепоглощающей страсти, выбраться из которой ему было уже не по силам.
* * *
Письмо одиннадцатое
«Спешу сообщить тебе пренеприятнейшую новость, мой дорогой Алекша. Последние события набрали такие обороты, что чуть не сделали меня нафаршированной опилками дичью – без рук, без ног, и с расколотым поленом вместо головы. В общем, сегодня меня чуть не убили.
Я тебе уже писал о Викторе. Однажды мне пришлось столкнуться с ним лицом к лицу. Было это месяца два назад. Желая познакомиться со своим соседом поближе, я подошел к нему и протянул руку. Но вместо того, чтобы пожать ее, он взял меня за плечо. И меня посетило видение! Вероятно, это было будущее – мое будущее. Виктор замахивался топором на твоего покорного слугу. Дикий ужас сковал меня, когда я увидел, как падают на землю мои отсеченные руки. А ныне, дорогой брат, мое видение двухмесячной давности чуть не стало явью.
Неведомо, что руководило сегодня Виктором, но любой на моем месте испугался бы не меньше. Услышать подле себя звериный рык, вырывающийся из человеческих уст, – это не для слабонервных. А у меня нервишки в последнее время и так пошаливали. Я попятился назад, а Виктор, бормоча что-то себе под нос и кривя рот в ухмылке, шел на меня с топором в руке. Как же тут не вспомнить о своем видении! Напуганный двумя здешними убийствами, а теперь вот лицезрея перед собой маньяка, вселившего страх в сердца людей по всей округе, я распрощался со своим самообладанием в считанные секунды. Закричав: «Помогите!», я бросился было бежать, но мои ноги сделались ватными, и я упал. Поверь мне, Алекша, в те ужасные мгновения мне не пришло на ум ни одной молитвы. Но Всевышний оказался рядом. Я выжил. Мой крик услышал проходящий неподалеку Прохор Подкопаев и поспешил на место готовой вот-вот завершиться трагедии. И представляешь, ему почудились даже два топора в руках злодея! Если бы ему чуть промедлить, Алекша, – твой брат в этот вечер не сжимал бы пальцами перо, выводя на бумаге строчки этого письма».
* * *
Деревня бурлила. Было предотвращено новое убийство, на этот раз – школьного учителя. Человеком, напавшим на него, был не кто иной, как Виктор – сын сошедшего с ума от ревности Григория, превратившийся со временем из жалкого ягненка в злобного волка. Подозрения насчет этого человека и его невесть откуда взявшейся сожительницы в какой-то мере оправдались. Да, оставалось неясным, он ли виновен в смерти отца Сергия и кузнеца, и был ли причастен к пропаже девочки, но его застали при попытке убийства! Прохор был мужичком щупленьким, но действовал быстро и решительно. Он огрел Виктора по затылку выхваченным на ходу из поленницы поленом – и тот пришел в себя только в холодном подвале с маленьким окошком под потолком.
Ничего вразумительного по поводу случившегося Виктор так и не сказал, и лишь твердил, потирая затылок: «Это все она, она, не я! Это все она!» Кого он имел в виду, догадаться было несложно – Виктор знался только с Марьяной.
И вот к чему пришли деревенские светлые головы. И убийство отца Сергия, и предание огню церкви, и пропажа ребенка, и жуткое убийство, свершившееся в кузнице – все это произошло после появления в Дубровках Марьяны. Она стала жить с нелюдимым Виктором, в глазах которого всегда таилась злоба. А истоки этой злобы лежали в издевательствах над Виктором его родного отца. Повредил Григорий душу собственному сыну! Сложением Виктор пошел в отца, сила в нем чувствовалась немалая. А вдобавок к силе ощущалась и опасность, от него исходящая. Достаточно было одного толчка, чтобы прорвало запруду. Марьяна, скорее всего, и дала такой толчок. Тому подтверждением было то, что, сидя в подвале, Виктор стал обвинять ее, а не себя. «Это она, она!» – повторял он одно и тоже. Но добавлял временами: «Прости же меня, прости!». И это могло означать вот что: Виктор любил Марьяну, и не находил в себе духу противостоять ее помыслам. И, возможно, был ее орудием для совершения преступлений. При умении можно без особого труда подчинить своей воле человека с нарушенной психикой. А если в дело вступало еще и колдовство, то результат воздействия на чужой рассудок мог оказаться просто непредсказуемым. Правда, никто еще не уличил Марьяну в колдовстве, но все же, все же... И поселилась она в доме ведьмы, и волк как-то выл возле ее дома, и воронье, бывало, кружилось над ней. Неспроста? Очень возможно, что неспроста. Во всяком случае, так думали деревенские мудрецы.