Такого ужаса Сержант никогда еще не испытывал. Вместо глаз у питбуля оказались дыры, в которых что-то шевелилось. Догадавшись, что это копошатся черви, а собака, лежащая на нем, мертва, Сержант выдавил мычание и рывком, из последних сил, попытался освободиться от тяжелого груза. И понял, что куда-то падает...
Виктор приподнял голову и обнаружил, что лежит на полу у дивана. Сердце бешено колотилось, раздаваясь в голове шлепками от собачьих лап. Это был всего лишь сон – страшный, бестолковый, но оставляющий ощущение, что все было по-настоящему. Уже третий такой сон за месяц. Пора бы и прислушаться! Но Виктор снова отнес его к переутомлению. Что-что, а суеверий теперь он всячески старался избегать.
Отогнав воспоминание о кошмаре, Виктор Краснов отодвинул шторку и стал смотреть в окно. На нем была обтягивающая футболка цвета хаки с короткими рукавами – она немного выцвела, но в том причины, чтобы ее не носить, он не видел. Черные спортивные штаны с тонкими зелеными лампасами и того же цвета кроссовки на толстой подошве дополняли этот нехитрый гардероб. Виктор не отличался большими мышцами; наоборот – он был худощав, хотя и крепко сложен. Коротко остриженные темные волосы придавали его спокойному взгляду твердость. На самом деле, если бы кому-то и пришло в голову определить самое приметное в нем, то однозначно он выделил бы глаза. Они походили на глаза шахтера, который так и не смог в конце смены хорошо вымыть с них угольную пыль. Все дело было в сочетании мелких черных ресничек и в темном пигменте кожи на его веках. Может быть, именно поэтому его ярко-голубые глаза в окружении черного ореола и обладали такой магической притягательностью – по крайней мере, для некоторых очень близких ему людей? Хотя, если не брать в расчет его глаза, Виктор был самым обычным россиянином, которых тысячи, если не миллионы вокруг. Обычным был и он, и автобус «Икарус», и грязное окно, за которым мелькали такие же обычные деревья.
«Проносятся, как годы, – вздохнув, подумал Виктор. – Хотя что это я – в свои тридцать пять?»
Да, ему было тридцать пять, но выглядел Виктор значительно старше. Может быть – из-за рано появившейся седины на висках, а может – из-за присущей ему с детства серьезности, доставшейся, скорее всего, от отца. Виктор ценил это качество в себе. Именно оно помогло ему стать самостоятельным еще на первом курсе горного техникума, когда по ночам приходилось разгружать вагоны. А потом и дворником работал, и в киоске торговал, даже барменом одно время пристроился – лишь бы обузой родным не быть. Со временем Виктор и собственным ларьком обзавелся, но через год его пришлось продать ради новой должности в НИИ безопасности угольной промышленности – главным специалистом. Так и жил – учась и работая, и родителям помогать успевая. А когда же не стало десять лет назад ни отца, ни матери, Виктор стал присматривать за младшей сестрой, в честь которой назвал и свою дочь.
Светланка, поджав губки и смешно сопя, старательно выводила пальчиком на запотевшем стекле автобуса фигурки человечков. Ее рыжие косички колыхались, когда автобус трясло на выбоинах.
– Что ты рисуешь, малышка? – ласково спросил Виктор.
– Это ты, – Светланка показала на самую большую фигурку. – Это мама, а это я. Мы идем в лес собирать грибы. Па-ап, когда мы уже приедем?
Виктор улыбнулся, погладил дочку по головке и сказал, что нужно еще потерпеть совсем немного. Кажется, это успокоило девочку.
Это успокоило и самого Виктора. Он всегда считал, что человек не должен быть один. Именно поэтому он чувствовал себя сейчас по-настоящему счастливым. И разве тому не было причин? Первая же причина – это его спутница жизни. Его жена. И он не только ее любил, но и ценил, и уважал; да и тот факт, что некоторые подруги Викусика считали ее «счастливицей, которой попался настоящий мужик», доставлял Виктору смешанное чувство, – где с некоторой толикой гордости присутствовало и осознание немалой ответственности. Она же, в свою очередь, старалась во всем угодить мужу, уступать ему даже в мелочах. Нет, это, конечно, не проявлялось в некотором подобии раболепия. Здесь было нечто другое – нечто более высокое, более тонкое и более глубокое; нечто такое, что строится не только на взаимном понимании и уважении, но и на постоянном стремлении радовать друг друга – радовать каждый день, радовать искренне и бескорыстно. Тайные желания друг друга распознавались порою так точно, что могло и напугать, – но каждый из них принимал эту особенность за должное, словно бы подтверждая их же исключительность. Словом, это была настоящая идиллия, однако идиллия неосознанная – словно по наитию. И разбираться в ее причинах никто из них не собирался. Они просто жили, любя друг друга, и любили, видя в этом смысл жизни. И жили они так вместе уже семь лет, уверовав всем сердцем, что их союз навсегда, и что только будучи рядом им по силам перенести любые невзгоды и трудности. А когда на свет появилось маленькое рыжее чудо, их отношения стали еще крепче и трогательнее.