Посмотрев на стену, за которой когда-то жил ныне покойный Виктор, Михаил Андреевич Долгорукий перекрестился.
– Будто и после смерти своей страху нагоняет...
Старик подошел к стене, прислушался. Никаких звуков. Он сделал шаг назад, к столу, – и под ногой хрустнул осколок разбитого зеркала, еще недавно висевшего на стене. Почему-то ему временами казалось, что через это зеркало за ним с той стороны подглядывает Виктор. И поэтому, когда зеркало вдруг сорвалось с гвоздя, он ничуть не расстроился. Скорее уж – обрадовался. Еще более удивительным оказалось то, что за зеркалом, под старым одеялом, свисающим до пола, обнаружилась низенькая дверца, ведущая в комнату, которую когда-то занимал Виктор. Странная была дверца – ручка оторвана, замочная скважина забита лучиною.
Открывал ли эту дверь Виктор с той стороны сюда?
Михаилу Андреевичу не терпелось побывать в потайной комнате. Его внутренний голос шептал, что за стеной таятся некоторые ответы. Возможно, именно там ему посчастливится найти причину своей болезни. Возможно, именно там он отыщет и лекарство от нее.
Он знал, что дверь заперта – обнаружив ее, уже пробовал толкать рукой, но тщетно. Нужно было действовать по-другому, и Михаил Андреевич уже знал как. Взяв в руки заранее приготовленное полено, он начал действовать им как тараном, хрипя и задыхаясь от собственных усилий.
Он провозился довольно долго, но дверь, наконец, сдалась. Одна за другой треснули и сломались две средние доски, и, потрудившись еще немного, старик смог протиснуться в соседнюю комнату.
Там было темно, и пришлось вернуться за свечой. При ее свете он обнаружил на стене в комнате Виктора канделябр с тремя огарками.
Он подошел ближе – и понял, что ошибся: то, что он принял за кованый подсвечник, на самом деле был перевернутый крест с изображением распятого Христа.
Он зачем-то коснулся поруганного символа рукой – и вдруг перед глазами у него замелькали страницы какой-то полупрозрачной книги... или рукописи... Шорох страниц становился все сильней, а затем чуть ли не в лицо старику полыхнул огонь. В этом огне висел на церковном куполе вниз головой отец Сергий, шепча молитвы почерневшими губами...
– Господи... – прошептал старик, отпрянув от креста и с отвращением и страхом ощущая явственный запах горелой плоти.
И тут же видение исчезло.
Долгорукий тремя перстами сделал неосознанный жест и, подняв свечу повыше, начал осматриваться. На стенах висело еще два таких же перевернутых креста. Стол с разбросанными бумагами, обломками карандашей и свечой... Кровать – вернее, топчан, покрытый дерягой... А окна? В комнате не было окон. И не только окон – старик не смог отыскать и входную дверь! Но как же Виктор заходил сюда?
– Никак ляда в полу? И ход на улицу… Но зачем?
Взгляд его наткнулся на стеклянную бутыль, одиноко стоящую в дальнем углу. Кажется, под ней лежали какие-то бумаги. Михаил Андреевич подошел поближе, посветил – и чуть не выронил свечу. Бутыль заполнялась красноватой жидкостью, и у самого дна висело в этой жидкости сердце – человеческое сердце!
Первым появилось желание немедленно убраться отсюда, но ослабевшие вмиг ноги не держали его. Старик осел на пол. В голове стали возникать расплывчатые образы, и зазвучали голоса. И образы, и голоса становились все отчетливей.
Михаил Андреевич вспоминал. Воспоминания прорывались из голубого облака, накрывшего трясину, и напоминали молчаливые образы. Но вот образы зашевелились, стали обретать форму и наполняться звуками, хотя по-прежнему облачались в болотно-голубую дымку.
Пахло помойкой. Чем-то тухлым. Запах сероводорода резал глаза – глаза наполнялись слезами, образы расплывались. Но вот Долгорукий смахнул их рукой, и сразу же оказался на поляне.