Твой брат Михаил».
– Помоги мне, если сможешь, – прочитал вслух Михаил Андреевич. – Так вот почему ты мне так ни разу и не ответил! Ты просто не получал эти письма, мой брат. Виктор, Виктор...
Как я мог довериться этому ублюдку, погубившему столько жизней?
Старик положил письма на пол и, хрустя суставами, с трудом поднялся на ноги. Взгляд его обратился к столу с листами бумаги. Со свечой в руке он медленно направился туда.
Там лежали рисунки. И какие рисунки!
Охваченный огнем купол церкви, и на кресте вниз головой висит человек... Первое убийство!
Молот, занесенный над головой Николая Кожемякина... Второе убийство!
– Боже! Кто же это рисовал? Виктор?!
И снова зашелестели страницы...
…Писатель шел по лесной тропинке, играя будущими персонажами. Откуда-то впереди донесся голос Виктора. Тот что-то напевал. Это было невероятно! Виктор пел?!
Михаил, крадучись, стал подходить ближе. Волк-одиночка сидел под деревом с дуплом и, мурлыча себе под нос, то ли что-то писал, то ли рисовал. Он сидел спиной.
Михаил свернул с тропинки и, прячась за деревьями, бросил петлю из ниточек.
Увиденное потрясло его.
Виктор и правда рисовал! И рисовал просто замечательно. Портрет красивой девушки со сросшимися бровями и родинкой возле рта выглядел готовым портретом. Настолько хорошим, что Михаил не выдержал и, подойдя на цыпочках к дубу с дуплом, выглянул из-за дерева.
Именно тогда, встретившись с ней глазами, он все и решил…
Вот он! Вот же этот рисунок! Старик осторожно, будто опасаясь, что графитовая девушка обратится в прах в его руке, или еще хуже – обретет форму, – взял со стола бумажный лист. Марьяна не отводила взгляда. Наконец-то она смогла это сделать – посмотреть в глаза своему создателю!
– Но ведь тебя нарисовал Виктор! Виктор! Я лишь воплотил его мечту в реальность! – вскричал Михаил Андреевич, выпустив из руки портрет усмехнувшейся вдруг ведьмы.
Осененный страшной догадкой, он закусил губу и глухо застонал. Она его прокляла еще до своего появления в деревне – там, в лесу, когда он подсматривал за Виктором! Когда он встретился с нарисованной ведьмой глазами – в первый и в последний раз.
– Не-е-ет! – застонал старик, в который уже раз заслышав бумажный шелест.
…Он смотрел угрюмому Виктору в глаза и неосторожно говорил:
– Она убийца. Но убивает твоими руками, Виктор. Все началось, как только она появилась здесь…
– Да я это знаю, знаю! – воскликнул старик.
…Виктор молчал. Его озадаченное лицо говорило за себя.
– Ты не можешь вспомнить, но посмотри на свои рисунки. Ведь ты нарисовал то, что видел. То, что сам же и сделал!
Наконец, Виктор не сказал, а словно прошуршал под ногами листьями:
– Ш-ш-ш-то... ты… го-во-риш-ш-шь? Зачем мне убивать батюш-ш-шку?
– Это было нужно не тебе, а Марьяне. Отец Сергий мог ее сразу разоблачить. Не зря его местные считали предсказателем. И поэтому она с твоей помощью от него и избавилась. А затем ведьма украла у тебя память!
– Украла память?!
– Вырвала! Отщипнула, как от пирога, и выбросила за порог.
Виктор развел руками:
– Но откуда ты это знаешь?!
– У меня тоже есть свой дар. Я вижу то, чего не видят другие. А иногда я нахожу потерянные людьми куски памяти…
– Но тогда почему мне трудно находить свои куски?! – Михаил Андреевич заплакал. – Что же ты сделал со мной, Виктор?
…Виктор будто засмеялся.
– Что ты сделал со мной, Виктор? Как тебе это… как тебе это удается – управлять чужим сознанием?!
Но вместо ответа взметнулся топор, и Михаил закричал…
О, Боже! Снова возвращаться в тот ужасный день?! Ему хватило и одного раза!
«Последние события набрали такие обороты, что чуть не сделали меня нафаршированной опилками дичью – без рук, без ног, и с расколотым поленом вместо головы».
Виктор не хотел, чтобы имя убийцы узнали остальные, и поэтому решил избавиться от того, кто знал об убийствах намного больше!
Паровоз с воспоминаниями снова на мгновение остановился, и вот уже из черного облака стали прорываться ужасные образы. К прежнему запаху Виктора добавилось непривычное для него коварство.
«Боже, как же хорошо он его раньше прятал!» – прорвалась мысль между воспоминаниями.
Прикрытые веки Долгорукого задрожали. Руки его до боли вцепились во вздутую половицу. Из-за плотно стиснутых зубов доносилось слабое мычание. Но то, что вынеслось из забвения с таким трудом, остановить было невозможно.