Тимофей Ильич выполнение своего слова откладывал, и Будулай все чаще поглядывал в угол кузницы. Эти взгляды и подметил Ваня. Однажды он бесхитростно поинтересовался у Будулая, зачем это железо. Узнав зачем, он стал упрашивать Будулая позволить ему попытаться исполнить по рисунку на картоне решетку для ограды. Это будет его первая самостоятельная работа. И Ваня убеждал Будулая так настойчиво, что тот не смог отказать ему в просьбе. Конечно, лучше бы от начала до конца исполнить эту работу своими руками, но ведь и Ваня будет работать под его руководством и по его рисунку.
И невозможно было отказать этим глазам, живым как ртуть, столь же темным, сколь и чистым, то и дело меняющим свое выражение и всегда таким, что, казалось, сквозь них можно было заглянуть ему в душу.
Теперь Ваня стал уходить в кузницу, едва лишь за левобережным лесом солнце начинало показывать свою спину, и возвращался, когда за буграми уже скрывалось солнце. Теперь мать и сестренка Нюра почти не видели его.
Чуть поодаль от большой наковальни, на которой работал Будулай, поставили в кузне наковальню поменьше, на которой Ваня стал выполнять первую в жизни большую кузнечную работу. Теперь из дверей кузницы неслись удары двух молотков. А иногда Будулай становился и в подручные к Ване.
От сомнений Будулая, что эта работа может оказаться Ване не по плечу, вскоре не осталось и следа. Все чаще Будулай ловил себя на том, что начинает любоваться его работой.
По чертежу Будулая с четырех сторон ограды в решетки должны были быть вделаны откованные из железа кони, и оставалось только подивиться, как Ване удавалось справляться с этим. Из-под его молотка они выходили такими, будто он только с лошадьми и имел дело. Ему даже удавалось развеять им гривы так, как делает это ветер, когда лошадь скачет в степи. И Будулай почти отказывался верить словам Вани, что ему к семнадцати годам так ни разу и не пришлось поездить верхом на лошади. В их колхозе верховых лошадей не было.
– А хотелось бы тебе поездить? – интересовался Будулай.
И почему-то радовался быстрому ответу:
– Еще бы!
– Вот в этом я тебе, пожалуй, ничем помочь не смогу, – грустновато-насмешливо говорил Будулай. – На велосипеде моем езди, сколько угодно, а другого транспорта с седлом у меня сейчас нет. Мы, цыгане, теперь народ спешенный.
– И не жалко вам? – допытывался Ваня.
– Чего, Ваня, нам должно быть жалко?
– Вашей прежней жизни. То, куда вам вздумалось, туда вы и поехали, а теперь должны всегда жить на одном месте.
Мерно покачивая рычаг кузнечного меха, Будулай отвечал ему с сосредоточенной задумчивостью:
– Как тебе сказать… Конечно, не без того, чтобы и пожалеть. Даже я, Ваня, и сейчас как где увижу хорошую лошадь, так во мне кровь и зазвонит. А у других цыган, я знаю, и без слез не обошлось, когда они расставались с лошадьми. Недаром если где вступает старый цыган в колхоз, то обязательно просится в конюхи или же в степи стеречь лошадей, и в городе тоже пристраивается куда-нибудь ездовым на повозку. Трудно отвыкать: как-никак наше племя всегда было на колесах. И отцы, и деды, и прадеды кочевали. Об этом в каждой цыганской песне поется. Но надо отвыкать: другое время. У молодых цыган со старыми давно уже из-за этого война шла. Ты вот зимой в школу ходишь, может быть, на агронома или на инженера выучишься, а чем цыганские дети хуже? Среди них тоже есть такие же способные, как ты или твоя сестренка Нюра. Молодые цыгане и цыганки доказывали старым, что давно уже пора нам жить такой же жизнью, как все другие люди: мужчины должны не воровать, а работать, и женщинам надо перестать людей дурить. Ты, Ваня, видел когда-нибудь наших цыганок?
– Толечко один или два раза. Меня мамка, как увидит где цыган, сразу же запирала в доме.
– Но может быть, Ваня, ты все-таки успел рассмотреть, что среди цыганок много красивых?
С зарумянившимися от смущения скулами Ваня отвечал:
– Это я рассмотрел.
– Вот видишь, такие красивые, хорошие женщины – и так же красиво умеют обмануть. Твоя мама не зря прятала тебя. Она боялась, как бы ты по детской глупости не попался на их обман. Конечно, все эти разговоры, что цыганки крадут чужих детей, были выдумкой. Этими сказками бабки сперва своих внучат пугали, а потом и сами стали пугаться. Но вообще-то, если цыганка не обманет, то, значит, она и не цыганка. И самое главное, Ваня, их даже нельзя в этом винить. Они ведь с детства привыкли, что только так и можно жить, как жили их матери и бабки. Они даже не понимали, что можно жить как-то по-другому, и если, Ваня, обманывали людей, то это вовсе не потому, что имели против них зло. Каждое утро они уходили из табора гадать, побираться и воровать, как на работу. А цыганята, Ваня, такие же дети, как ты и Нюра, в это время плясали под бубен и тоже тянули ручонки за подаянием. И попробуй цыганка к вечеру не принеси мужу денег на водку или табак, он с нее батогом шкуру спустит. Ты никогда не видел, как женщин батогом бьют?