- Ну и что? - не могу понять Прохор.
- А ты дальше слушай. Вот сколько нынче у Егоровых детей?
- Двое, - ответил Прохор.
- Во, - подняла мать палец вверх, - а было четверо, да пятый в брюхе. Еле мать выходили после того, так она больше с того момента ни разу не понесла. А ей и было всего тридцать пять.
- У бабы Нюси тоже с этим делом не очень, - пытался смягчить Прохор.
- Нашёл кого сравнить, - махнула Марфа на него рукой. – У неё ж мужиков отродясь не было, кроме одного, порченая, оттого боялась, как ошпаренная, потому и век одна коротает. Живёшь в селе, а ничего не знаешь. Как так бывает? – удивилась.
- А он в меня, - отозвался Матвей, - в чужие дела носа не суёт. Ни мужское это дело. А вот бабы, чтоб им пусто было, в ступе с утра до вечера новости молотят.
- А хоть и так! Зато знаю всё да предостеречь могу.
- Да от чего?! – не выдержал Прохор.
- Вот сколько было, - на пальцах науку показывала Марфа, - четверо, а теперь один.
- Как один? Четверо их, - не согласился Прохор. – Светка, Маринка и братья.
- А вот так и один! – разошлась ни на шутку мать. Лицо покраснело от злости, пальцы скрючились. – Только Никифор и остался, остальные друг за другом помёрли. Родные-то. Потому они себе в дом других детей взяли, много их без роду без племени. А я чернявку в расчёт не беру, кукушонок она. Сама в гнездо, а остальных на долю горькую.
- Что тебя, - в который раз сплюнул Матвей. – Сами помёрли, сами. Один от падучки, - загибал пальцы, - второй в болоте утоп.
- А ты ничего прям и не видишь, - скривилась Марфа. – Зачастила беда к ним. Вычистила дом. У них же дети все белёсые, светленькие, а теперь что? Чернота одна.
- Так в чём Светка виновата? - никак не мог взять в толк Прохор, у которого перед глазами образ её стоял. Как такую опорочить? Как оклеветать, когда она будто изнутри жаром пышет, светом лучится.
- Кровь у неё порченая. Егоровых сгубила, и тебя, дyрака, сгубит.
Глава 2
Молодость на то и нужна, чтобы не слушать мать и отца, когда кровь в жилах бурлит. Встал после разговора Прохор и Светку искать побежал. Только как о том спросить, правда или нет. Идёт мимо её дома, а девушка вишню рвёт. Встала на табуретку, к ягодам спелым руки тянет, ладонью обхватит и слышится ей, как черенок от ветви отрывается. На поясе бидон через ленту привязан, а внутри уже половина собрана. Лежат круглые бордовые ягоды под тяжестью соком истекают.
Кашлянул Прохор в кулак.
- Бог в помощь, - говорит, подходя к девушке.
- Спасибо, - улыбается, а от её улыбки будто светлее вокруг стало. – Только чего ж Бога упоминать, коли самому помочь можно?
Подошёл ещё ближе Прохор, наверх смотрит, какую из веток раскидистых притянуть, а из калитки Маринка показалась. На секунду запнулась, будто под ноги что попало, а потом всё ж вышла.
- Помощник у нас, - кивнула на парня Светка, подмигнув сестре, а та, стесняясь, прошла мимо ко второму дереву.
Подпрыгнул Прохор повыше, рукой ветку зацепил и тянет.
- Да ты аккуратней, - дразнит Светка, - силища-то вон какая, только ветки ломать ни к чему.
- Играешь со мной? – сцепил зубы парень, смотря в землю.
- Правду говорю, - сказала без улыбки, а сама глаз с парня не сводит. Будто выбрала его себе в мужья уже, определила суженным.
Маринка с верхних веток за ними наблюдает, а у самой зависть. Вон какого парня Светка завлекла. И хоть Маринка всего на год младше, ни в какое сравнение с сестрой не идёт: маленькая, серая, бровей почти не видно, такие светлые, волосёнки жидкие, а глаза рыбьи. Не раз смотрелась она в зеркало, стоя рядом со Светкой, а та лишь улыбалась, да журила младшую, мол, расцветёшь ещё, похорошеешь. Только знала Маринка, что обман то, никогда не быть ей такой красавицей.
В семье Егоровых дети росли дружно да ладно. Не было среди них чужих да своих, все одинаковые. Даже Никифор и тот ничем ото всех не отличался, рос себе да рос. Помнил, конечно, тех, что на нёбушко ушли, да жизнь она только вперёд бежит, не всё в прошлом куковать. У детей память такая, её и отпустить можно, а мать обо всех молилась: и о живых, и о мёртвых. Верила ли Зина, что беды от Светки? Да коли так, не было б её ноги в доме. Понимала, как тяжко деток растить, глаз да глаз нужен, а коли судьба написана молодым уйти, быть посему. Погоревали с мужем, да только назад никого не воротишь, хоть и сердца родительские кровью обливаются, и решили они пригреть тех, у кого родного плеча отродясь не было. Так дом снова наполнился детскими криками.