После, Олежка делал зразы, наполняя их мясом своего одиночества. Спать он не любил-ведь сон, так похож был на смерть.
До рассвета, в снежную пустоту выходил он, и крик его отражался от стен погребенного города.
Ответственность за погибших
В полутемном вагоне троллейбуса душно. Мои друзья пугливо и доверчиво прижимаются ко мне, сверля пассажиров глазами. По очереди. Атмосфера полного равнодушия. Люди стараются не замечать друг друга, смотрят прямо перед собой, внутрь себя, вбок себя. Воздух собирается в легионы пыльных молекул, давит.
Мы молчим. Каждый из нас ощущает сложную зависимость от решения всех остальных. Мои друзья немощны. Им нужна постоянная поддержка.
Топот быстрых ног, толчок в плечо и я оказываюсь лицом к лицу с безносым кондуктором. Правая рука у него в гипсе, кажется сложный перелом. Левой, он ловко выхватывает из брезентовой сумки несколько билетов.
Я протягиваю кондуктору мятые купюры, пихаю его в непокалеченную руку, улыбаюсь скользко, ни к чему не обязываю, шепчу одними губами:
— Три!
Он понимает. Их этому учат. Протягивает мне новенькие билеты, казенно скалится и отправляется к другим пассажирам.
За окном вечная смена дождя. Подо мной проезжают машины, размазывая фарами водяной свет по лобовому стеклу глаз. Я щурюсь. Машины сливаются с мокрым асфальтом, принимая его непостоянную форму, скользят по шоссе, сигналят. Водители, нелепые придатки рулевых колодок курят крепкие и без фильтра. Возможно ругаются.
Автоматически сжимаю в пальцах хрупкие билеты, размазываю их по ладоням и отбрасываю в сторону. Мои друзья ничего не заметили. С появлением кондуктора, они потеряли ко мне всяческий интерес. На сегодня моя миссия выполнена. Я снова спас их от страшной смерти.
Мне кажется или в вагоне быстро темнеет?
Троллейбус останавливается. Меня ведет вбок и вперед. Крепче хватаюсь за поручни, серые, масляные трубы, лианы и кишки утробы троллейбуса. Ругаюсь сквозь зубы. Кажется я перебрал сегодня. Я употребляю наркотики. Разные и много. Это помогает, но не спасает. Кажется, мои друзья тоже наркоманы. У них тусклые глаза и безвольные рты. Я гляжу на них ласково, осторожно трогаю за плечо, улыбаюсь и поощрительно киваю. Они не замечают меня. Они счастливы своим вновь обретенным статусом, кривляются и кичатся.
Шаги.
В заднюю дверь тролейбуса грузно вплывает туша Контролера. Внутри все умирает. Как глупо. Я опускаю глаза, начинаю шуршать и ерзать. Ведь билеты только что были прямо под ногами. Как мог я быть так самонадеян! Теперь нас обязательно арестуют!
— Сынок! — голос тихий и деревянный, пропитаный никотином, — Сынок, ты потерял билеты?
Я оглядываюсь. Контролер уже стоит подле меня. Он стар, от него пахнет мокротой и вчерашним чаем. Он одет в сапоги.
Контролер не аппелирует к моим друзьям, что извиваются за моей спиной, неловко притворяясь рассудительными и смелыми. Он обращается непосредственно ко мне, как к человеку, отвечающему за группу. Ведь от Контролера не утаишь.
— Малыш, — в голосе сочувствие и жалость, — ведь это ты платил за билеты?
Оглядываюсь кругом. На лицах пассажиров вежливое недоумение. Старичок рядом со мной пытается пнуть меня ногой. Женщина слева плюет коричневой слюной, но промахивается.
— Я уронил билеты на пол, — твердо говорю я. — Я виноват.
— ОН УРОНИЛ БИЛЕТЫ НА ПОЛ, — монотонным хором отзывается толпа. — ОН ВИНОВАТ.
— Ты уронил билеты на пол, — с укоризной шепчет Контролер, — Ты виноват.
Мои друзья плачут. Они понимают в каком положении мы оказались. Ведь контролер имеет право забрать нас всех. Он выше закона, он над обществом.
Контролер ожесточенно топает ногой. — Ты пойдешь со мной! — кричит он мне в лицо, — Ты сволочь! Ты скотина! Ты, гнусный кабан!
Мои друзья порозовели. Я чувствую, как они хихикают рядышком, кокетливо подмигивая Контролеру. Ведь я спас их от неминуемой гибели. Я должен ответить по всей строгости закона.
Контролер вежливо, но твердо берет меня за руку. Сейчас мы выйдем на остановке и он поведет меня в Дворницкую. Там будет тепло, надушено носками. Старики будут играть в нарды. К слову, все они гомосексуалисты.
В углу теплой Дворницкой стоит ржавый от крови чурбан, на котором мне отрубят голову.
Вася
Мой знакомый Вася-русский человек.
— Я, блядь, русский человек! — кричит он дергая себя за ворот толстовки. От него несет водкой и немытым телом, глаза мутные, рыло в подпалинах и синяках.
— Я, сука, патриот! — брызжет он, и резво топает чудовищными своими ногами.,- Я, за Россию мать, порву! Удавлю! Замочу!
Кажется, Вася обмочился, я не уверен. Быть может обгадился. Штаны его, серые, изможденные, покрытые пузырями от долгого стояния на коленях, потемнели спереди и…
— Будете все у меня сосать! Жиды! Пидарасы! Хачи! Валите, на хуй в свою…
…отвисли сзади.
Похоже, Вася навалил. Запах становится положительно нестерпимым.
— Я на вас найду управу! Защечники, спекулянты, пиздоболы!
Вася рычит по звериному и скалится жутко, клацает гнилыми зубами, изрыгает желчную слизь, вязкими, скользкими слоями обливает мир бездумной своею ненавистью.
— Ну, што, блядь! Што пялишься! Терро, сука, блядь, рист! Бабу мою захотел? Захотел русскую пизду пощупать?
Из угла Васиной конуры слепо глядит почерневшая от пьянства старуха-жена. Над нею чадят мухи. То и дело, ведьма чешет в паху, испуская пронзительный писк.
— Хуй вам, жидам достанется русская баба! Мы ваших детей в колодцы! Дочерей в сучки! На Колыму! — Васю уже не остановить. Пыхтит как паровоз и прет напролом.
— Мы, блядь, нация великих культурных ценностей! Я, образованный человек! — Вася икает и захлебывается в потоке зеленой рвоты, выталкиваемой обглоданным, пьяным желудком. Сгибается в три погибели, дышит шумно, с надрывом. Выпрямляется и вот он снова перед нами-апологет национального самосознания.
— Я за демократию! За… За….а, …
— Ах, ты черножопая тварь! Пастухи, блядь, спустились с гор! Обезьяны! Хер вам, а не самостоятельность! Мы вас к ногтю, мы вас под корень! Мы вас.
В сортирах, блядь!!!
Старуха в углу согласна. Она истово трет мешкообразный пах, из солидарности громко пыхтит, шамкает.
— Звери! — Все, блядь, кругом, жиды, чечены, пидарасы и хохлы! Всех урою! — Вася захлебывается в экскрементах, что душат его русское нутро, сплевывает пенной частью своего тела, хохочет с экранов, щурится с плакатов, глаголит с каждой страницы…бежит на меня, бежит на тебя, спотыкается, падает, оглашая вселенную влекущим своим воплем, рвет когтями, давит массой, уничтожает количеством, побеждает безумием.
Я иду по улице. В неровном свете фонарей, в игре теней на мостовых, в желтых каплях резинового дождя, я вижу детские трупы. Я слышу тяжелую поступь, слышу удары кирзовых Сапог по нетленным камням наших душ, чувствую жар паяльной лампы, выжигающей каноны нового времени на моем все еще живом сердце.
Я знаю- тень Васи снова накрывает наш город.
…Соль народная
…Душа народная
…Тело народное
Роза нового мира
Ремонт
В три часа ночи, в дверь наконец-то позвонили. Конечно же, я не спал…это совершенно естественно, ведь я ждал этого звонка…. Вскочив с кровати, я мигом очутился у входной двери и распахнул ее настежь, приветствуя ночного гостя.
Он вежливо поклонился мне и прошмыгнул в дверной проем. На поверку, он оказался недурен собой, хорошо и аккуратно одет…на голове его, яйцеобразной и совершенно лысой, красовался бархатный берет. Впрочем, был ли он лыс или это всего лишь игра моего воображения…ведь берет был настолько нелеп и огромен, что скрывал не только верхнюю часть головы…ту, на которой растут волосы, но и лоб, один глаз, половинку носа и даже левый уголок рта.
— Альфред, — вежливо представился он, протягивая мне мозолистую, но ухоженную руку с негнущимся мизинцем.