Не пристало так обращаться с графиней обыкновенному вояке, но у меня словно отнимается язык. Я лишь беспомощно озираюсь, слыша за спиной безудержный плач Марты, и не понимаю его причины. Кто-то подталкивает меня в спину, ближе к дородному детине, заполняющему свитки - коими почти не пользуются - за походным столом, и вздрагиваю от требовательного голоса:
- Имя.
Мой растерянный взгляд замирает на изрешеченном мелкими рубцами лице, склоненном над бумагами. Подноготный страх разоблачения настойчиво подтачивает разум в попытке сподвигнуть тело к решительным действиям, а я продолжаю молча пялиться на мужчину.
- Имя! – нетерпеливо повторяет вояка, даже не поднимая на меня глаз. Жесткий бас подстегивает к ответу и с моих губ нерешительно срывается:
- Ани Тосканская.
При упоминании девичьего имени матери, мой голос предательски срывается, чем и привлекает внимание мужчины. Он, наконец, отрывается от свитков и удосуживается на меня взглянуть. Несколько секунд хмуриться, разделяя со мной непонимание и вдруг его осеняет:
- Маг.
Я моментально цепенею от пронзившей меня догадки и рвано выдыхаю. Меня признали годной лишь благодаря наличию магии. В ином случае меня бы даже не заметили – женщин не берут на службу, а деревенские недоучки с зачатками сил – нынче в цене. Можно преподать несколько простейших уроков, научить держать меч и отправить на границу как пушечное мясо.
- Не боись, Ани, – мягко успокаивает меня мужчина, разом стирая образ сурового воина, но последующие за этим слова лишают меня опоры: - Два-три года и тебя отпустят домой, больше не потревожив.
Так долго? Но ведь на нашей стороне Темный, неужели его мощи не хватает одолеть Про̀клятого. В прошлый раз, еще до моего рождения, на это ушло чуть больше года: почти год на истребление быстро плодящейся нежити, что Про̀клятый штампует как заправский станочник, и несколько месяцев на попытку его убить.
- На погост? - шелестом срывается с моих губ, пока я пытаюсь справиться с внезапно накатившей слабостью и парализующим ужасом.
- Ну почему же сразу на погост? – искренне удивляется он. – В самое пекло тебя никто бросать не будет. Для начала отправят стеречь границу, пока не подкуешься, а там как выслужишься. Покажешь себя хорошо – получишь повышение и направление в оборонительное подразделение.
- Сомневаюсь, что возникнет такое желание.
Лицо мужчина на миг мрачнеет, а тон становится жестче:
- А ты не сомневайся, Ана. Когда друзья мрут под боком, мигом скрытый резерв открывается. Сама же рваться в бой будешь.
Почему-то нисколько не усомнилась в его словах. Что-то в них было такое… Горечь, злость, печаль…
- Топай, давай - собирайся. Некогда разводить разговоры, – быстро что-то накалякал на свитке и вручил мне, пронзительно глядя в глаза: – Сбор через час. Не пытайся бежать – хуже будет.
И только после этого меня удосужились отпустить, чтобы собрать вещи и проститься с родными. Мне бы тоже слезы лить, как тетка, но в голове поселилась пустота и звенящий страх. О какой готовности к встрече с неизбежным можно вести речь, когда оказавшись лицом к лицу с суровой реальностью, испытываешь лишь дикий ужас и панику. Отдаленные перспективы служебной провинности всегда воспринимались мной как нечто неминуемое, а на деле все оказалось иллюзией. Я жестоко обманывалась, искренне полагая, что морально готова, с честью выполню свой долгом перед страной, но едва тот замаячил на горизонте, едва сдерживала желание трусливо поджать хвост и броситься наутек.
Искусственно выращенная Про̀клятым нежить – это не учебный материал академии, а самое что ни на есть настоящее смертоносное оружие, выкашивающее армию. И мне ли не знать насколько оно опасно. Та же тетка, всю сознательную жизнь прожившая рядом с Мертвым Урочищем и похоронившая здесь всю свою семью, может поведать намного больше, сталкиваясь с тварями чуть ли не ежедневно. Оттого ее надрывный плач и нескрываемое горе в старческих глазах оправданно. Едва обретя родственную душу, она снова осталась одна, провожая меня на войну, как в последний путь.