Да, невозможно жить и не ведать о существовании угрозы, время от времени нависающей над человечеством. Кому все еще невдомек, быстро проникается проблемой, едва по населению материка прокатывается волна рекрутской повинности. А ведь когда-то мы полагали, что уничтожили саму угрозу возникновения Про̀клятых, под корень вырезав Темных. Однако никто не задумался какими потом методами бороться с теми, кого все же настигло проклятье. В итоге осознав свою ошибку, Император счел нужным взять под контроль появление Темных и незамедлительно устранял, если они представляли угрозу.
Постигая науку боевой магии, я знала, что мне не избежать назначения в Мертвом Урочище. Пусть недолго, всего-то год, но без этого не построить службу дознавателя. Собственно выбор-то не велик: все кто проходит обучение, так или иначе оказывается у сдерживающей нежить границы. Будь то целитель, артефактор, правовик или на худой конец менталист, чья помощь в борьбе с нежитью вовсе бессмысленна, - каждый обязан отслужить положенный срок. И как результат, не все возвращаются.
Как нам объясняли еще на первых порах обучения – это необходимая мера. Нам проверка на профпригодность, военачальникам помощь, мирным жителям защита, а власти сон праведника. Все отлично, все при деле. А смерть?... Пф, такая мелочь. В конце концов, все там будем.
Глава 4.
Толчок в плечо неожиданно вырывает меня из транса, и я понимаю, что уже какое-то время стою на крыльце учебного комплекса и слепо пялюсь на Кларису. С того происшествия она почти не изменилась: как была стервой, так и осталось. За одним большим исключением – на дне души навсегда поселился неискоренимый страх. Тело залечили целители, а вот душу вылечить почти невозможно, и это единственное в чем мы с ней похожи.
Не всем довелось пережить то, через что прошли с ней мы, просто потому что живых свидетелей этому не осталось. Но винить в этом можно и нужно только себя. Мы в равной степени с ней виноваты и кто бы что ни говорил – в обратном меня не переубедить.
Когда-то горевшие торжеством глаза поднимаются на меня и тут же затуманиваются пеленой воспоминаний. Клариса вздрагивает всем телом и морщится точно от боли, будто некто впивается в ее плоть и рвет, но это не так – это воображение играет с ней дурную шутку, извлекая из памяти живые картины пережитого ужаса. Оттого она следом и яростно трясет головой, избавляясь от пережитков кошмарного прошлого - одного на двоих, и торопливо отводит от меня глаза.
Что-то толкает меня вперед и я, не отдавая себе отчета, пересекаю огромный холл. Будто в трансе поднимаюсь на второй этаж, преодолеваю опустевший длинный коридор и, наконец, утыкаюсь в тяжелую дверь. Ничем непримечательную, одну из сотни таких же, но только не для меня…
Бронзовая дверная ручка жжется, когда я берусь за нее, и меня внезапно настигают воспоминания.
Я бестолково мнусь перед дверью, с трудом понимая, что меня останавливает. Снова сверяюсь с клочком бумаги, чтобы убедиться, что это та самая аудитория, и несмело тянусь к ручке. В последний момент отдергиваю, но легкий скрип из глубины помещения заставляет меня насторожиться. Долго и тщательно прислушиваюсь, в попытке уловить малейший звук, но ответом мне служит лишь гробовая тишина.
Нет, чтобы воспринять это как первый тревожный звоночек и уйти подобро-поздорову, меня вдруг начинает разбирать нездоровое любопытство. И прежде чем я понимаю, что делаю, дверь от моего же собственного толчка бесшумно распахивается. Темнота резко расступается, трусливо прячась за моей спиной, а я на несколько секунд слепну от льющегося из окон света. Закатные краски теплыми тонами расцвечивают помещение; формы и очертания предметов медленно проступают, и вот я уже могу различить кафедру. Делаю несколько шагов вперед, ожидая увидеть за ней профессора, но замечаю только стопку книг и небрежно брошенные свитки. Увожу глаза в сторону к взмывающим вверх учебным столам, как вдруг взгляд цепляется за яркое пятно, неуместно выглядевшее на фоне коричнево-серой обстановки. И картина внезапно проясняется.
Мне хочется раствориться во всем сущем, лишь бы никогда не видеть этой постыдной сцены, но мир отказывается внемлить моему безмолвному призыву; шоком сковывает все члены, открывая все больше и больше подробных деталей. Ворох шелковых юбок, подрагивающие от толчков голые коленки и мужская фигура между ними, выбивающая из распростертого на столе женского тела пошлые стоны.