БЕССОННАЯ НОЧЬ
«У солдата не должно хватать времени на размышления, не связанные со службой». Чьи эти слова? Наполеона? Суворова? Драгомирова? А может быть никто не говорил подобного, и память с довоенных лет сохранила обрывок беседы командиров взводов, решивших «пофилософствовать»? — думал Русин, лежа на мягкой постели и щурясь на ночничок, ливший нежный голубой свет.
Последние дни он чувствовал недомогание.
— Блажишь, — сказал Старко. — Здоров, как бык. Думай меньше. Начальство есть? Есть! Нехай начальство голову утруждает.
Странным каким-то стал Остап. Целыми днями напевает: то «Повий витре на Украину, де покинув я дивчину», то про «карий очи дивочьи». А как по радио услыхал: «Ой Днепро, Днепро, ты суров, могуч, над тобой летят журавли», кроме как о Днепре, других песен не признает.
Да разве только Остап поет? Нечаев раздобыл аккордеон и вечерами собирает вокруг себя народ. Играет задушевно, а поет — куда там Старко! Он больше о Сибири, о тайге поет. А ведь до сих пор не пел…
И Шота распевает. Подобрал пятерых певунов, раздал текст грузинской песни, написанный русскими буквами, пятеро подпевают, а сам он запевает: «Чемо ци-цинатела»… О светлячке, о Светлане поет. Хорошее имя Светлана…
…Старко говорит: «Не думай!»… После освобождения Кольмара бригада числится в резерве и ничего не делает. В войсках первого эшелона солдаты сидят в землянках, часовые ведут наблюдение за противником по ту сторону Рейна, но фашистов не слышно. Не до Эльзаса им: на Востоке от Балтики до Карпат прорван тысячекилометровый фронт. Полыхает пожар в Пруссии. В Берлине слышен гул орудий с Одера. Последний союзник — Венгрия, вот-вот отпадет. У озера Балатон трещат лучшие танковые дивизии.
Старко говорит: «Не думай». Да как же не думать, когда в приказе Верховного командования о задачах на тысяча девятьсот сорок пятый год сказано: «довершить дело разгрома немецко-фашистских армий, добить фашистского зверя в его собственном логове». Приказ касается и отряда, а они живут по квартирам у приветливых крестьян и в ус не дуют. Ну какая же это война, если под тобой мягкая постель, а вместо выстрелов и взрывов, — тихий свет ночничка…
Русин перевернулся с боку на бок, закурил и прислушался к тихому посапыванию Старко, — спит! А каково мне… Дел нет никаких. Зайдешь в штаб, взглянешь на карту, побалагуришь с писарями насчет «встречи союзных войск на Рейне» и уйдешь. Раз в неделю прогуляешься на наблюдательный пункт дивизии первого эшелона. Наведешь стереотрубу на немецкий берег, а там словно вымерло все.
У бойцов и такой «нагрузки» нет. Кроме дневальства да политинформации, ничего не знают. Прослушают сводку Совинформбюро, затеют «стратегический» спор, незаметно разобьются по два, по три, закурят и поведут разговор о доме, о семье, о заводе, на котором работали, о колхозе, откуда на призыв шли. Сидят, глубокомысленно вздыхают и все чаще слышится: «Эх-хе-хех! Дела!»
Понятно: влияние французской зимы, похожей на весну, и вынужденного безделья. Да к тому же у всех одно чувство: скоро кончится война. Для родных и близких «воскреснут из мертвых» «без вести пропавшие». Вот каждого и волнует вопрос: Как там? Перестали ждать? Продолжают ли любить?
Эти вопросы временами и ему не дают покоя: — Как там в Энгельсе? Оплакали и успокоились? Не вышла ли замуж Ниночка, синеглазая волжанка? Цела ли пещера у высоты «81.9»?
Старко сказал: «Пусть начальство голову утруждает». Конечно, пошутил. Товарищ Жардан недавно из Парижа. Вернулся туча-тучей. А когда разговаривал, глаз не поднимал, «наводил порядок» на столе, губы искусал.
— Бригаду, как и все партизанские соединения, за Рейн не пустят. Перед народами Европы Франция должна предстать не только как воевавший, но и как победивший союзник, готовый принять участие в оккупации части территории фашистской Германии. Мощь Франции будут представлять наскоро сформированные кадровые дивизии.
От де Голля Черчилль потребовал утихомирить страну и обеспечить безопасность и порядок в тылу союзнических войск. Под предлогом выполнения этого требования правительство готовит декрет о роспуске и разоружении отрядов участников движения Сопротивления. «Мавр сделал свое дело. Мавр может уйти». Декрет — начало наступления реакции на прогрессивные силы, спасшие Францию.
Долго говорил Жардан и в конце беседы, будто между прочим, добавил: «Кое-где уже разоружены отряды из числа бывших военнопленных нефранцузской национальности, а бойцы помещены в лагеря для лиц, подлежащих репатриации».