Понять связь одного с другим, а другого с третьи мне сходу не удалось, поэтому я отложил это домашнее задание от Молотова в долгий ящик. Правда, ящик этот оказался не таким и долгим — я собирался съездить к нему в самом начале сентября, и после проводов Макса у меня оставалась всего неделя, чтобы придумать устраивающий меня и самого Молотова ответ.
Рапорт свой я отдал уже Бобкову, но у того моя писанина никакого интереса не вызвала. Он бегло просмотрел три странички машинописи и задал уточняющий вопрос про «беседу на личную тему». Я пояснил, что речь шла о беременности Татьяны и ни о чем больше, и это его удовлетворило. Бобков поставил свою закорючку в левом верхнем углу и спрятал бумаги в папку. Что с ними было дальше — меня никто не извещал. Я подозревал, что после недолгого путешествия по инстанциям этот рапорт оказался в большом хранилище, которое было посвящено присмотру органов за Молотовым. Меня это более чем устраивало.
Все эти воспоминания закончились у меня ровно в тот момент, когда я поднялся из метро на площадь Дзержинского. Я посмотрел на задумчивого Железного Феликса, на несимметричное здание нашей Конторы, на часы на ближайшем столбе — было около четырех часов — и понял, что не хочу сегодня возвращаться в свой кабинет и снова погружаться в диссидентские будни.
Я развернулся, показал контролеру свою корочку, и отправился домой.
[1] Актера Георгия Жжёнова в первый раз арестовали ещё в 1930-е, за шпионаж, и он пересидел свой пятилетний срок из-за войны — выпустили его только в 1945-м. Но в 1949-м снова задержали и определили в ссылку в Норильск — там он встретил Иннокентия Смоктуновского, который прятался за полярным кругом как раз от репрессий (в годы войны он был в плену). После этой встречи Смоктуновский уехал на Большую землю, а Жжёнов вернулся в Ленинград лишь в 1955-м.
Вельяминов отсидел почти 10 лет по делу своего отца, бывшего царского офицера. Освободили его ещё при Сталине, в 1952-м, но не реабилитировали — причем и при Хрущеве тоже, хотя тогда реабилитация шла массовая. Соответствующую справку он получил лишь в 1984-м, за год до присвоения звания народного артиста РСФСР и уже в статусе лауреата Госпремии за сериал «Вечный зов».
[2] Гроссман — это двухтомный роман «Жизнь и судьба» о Сталинградской битве и репрессиях, в втором томе которого (он и назывался «Жизнь и судьба») впервые была поставлен знак равенства между Гитлером и Сталиным. Первый том («За правое дело») особых проблем не вызвал, он был издан в 1952-м, хотя его жестко раскритиковали коллеги-писатели во главе с Фадеевым. Второй том (как раз с Гитлером-Сталиным) Гроссман закончил в 1960-м, его собирались опубликовать в «Новом мире», но тут вмешались идеологи во главе с Сусловым, который заявил, что публикация возможна лишь через 200–300 лет. Копии романа были конфискованы, но, как позже оказалось, не все — одна сохранилась, в 1970-е её отправили на Запад, где и напечатали. В СССР роман был издан в 1988-м.
Глава 3
«Пир был очень долгим»
В квартире на Фестивальной улице меня никто не ждал. Татьяна вчера отправилась к родителям, чтобы поутру попасть на прием к какому-то очень востребованному врачу в некой ведомственной клинике Минобороны. Она мне рассказывала, что руку к этому приложил её отчим, который обладал каким-то весом в оборонных структурах, но в детали я не вникал. Как не стал вникать и в то, зачем ей потребовалась помощь медицинского светила — вроде бы с ребенком всё было в порядке, что могли установить и районные врачи.
В гинекологию на Петрозаводской улице Татьяна ходила регулярно, хотя и сомневалась, что стоит это делать — но расположение подкупало. К тому же в апреле по Фестивальной пустили автобус номер 233 до круга, до нас он добирался уже полупустой, а остановка была рядом с нашим домом. Но периодически она каталась и на свой юго-запад, потому что — по общему мнению — именно там почему-то были сконцентрированы самые лучшие заведения и лучшие специалисты. Это касалось не только гинекологов, но всего остального; ещё там были хорошие садики и продвинутые школы, которые уступали, возможно, только тем, что находились в самом центре. И если думать о будущем ребенка уже сейчас, как мы с Татьяной собирались, то имел значение даже тот роддом, в котором наша с ней дочь появится на свет. Я, правда, в этой теме слегка плавал, поскольку был жителем Кузьминок, где всё было просто и понятно, но с уроженцами тех кварталов, что расположены между проспектом Вернадского и Профсоюзной улицей, дела имел. Ну и сама Татьяна тоже кое-что знала.