— Давай ещё разок, — хрипло попросил меня Харитон, когда прозвучал последний аккорд.
Я не стал ломаться. Мы сыграли ещё разок, потом ещё. В принципе, эти музыканты были на голову выше самодеятельного коллектива, собранного Савой, поэтому им хватило — уже на третий раз у нас получилась вполне насыщенная музыка, а мне начали подпевать. Ну а на пятый раз мы выдали, кажется, тот потолок, на который были способны я и «Оловянные солдатики».
Мне приходилось следить, чтобы не сбиться — несмотря на регулярные упражнения, я хорошо чувствовал разницу, когда играл для себя и когда играл в группе. Поэтому лишь после завершения наших упражнений я заметил, что Юрий достал тот самый магнитофон «Яуза» и, похоже, включил его на запись. Но это меня совершенно не взволновало — запись так запись, не первый раз.
— Ну как? — спросил я, снимая ремень гитары.
— Неплохо, очень неплохо, — каким-то странным голосом ответил Андрей. — Правда, видно, что в группе ты почти не играл, уж извини.
— Это я и сам знаю, — улыбнулся я. — Я про песню спрашивал.
— А песня как раз — отлично, — он даже продемонстрировал мне два больших пальца. — Это же Есенин, я не ошибся? Кажется, я читал этот стих, надо будет поискать… у родителей должны быть его книги.
— Его, точно, — вмешался молчаливый бас-гитарист. — Я недавно натыкался. Правда, там слова чуть другие, но вряд ли кто заметит.
— Есенин это, конечно, — я снова улыбнулся. — Ну так что, возьмете?
— Бесплатно? — Харитон глянул на меня с легким прищуром.
— Бесплатно, — кивнул я и помахал «музимой»: — Вы мне уже заплатили.
— Берём! — подвел итог Андрей. — Только…
— Что? — спросил я.
— Только это… эта песня, да и та тоже… они на голову выше наших, — как-то обреченно признался Андрей. — Честно говоря, фиг знает, что с этим делать. Разница слишком заметна.
Я подумал, что это немного нечестно с моей стороны — всё же я выбирал из музыки будущего то, что было проверено временем и выдержало проверку, а эти ребята творили здесь и сейчас, методом проб и ошибок. Возможно, они не были гениями, хотя я всё же был уверен, что при грамотном менеджементе «Солдатики» вполне могут стать звездами советской эстрады. Но я их менеджером быть не мог, на примете у меня никого не было, да и вообще мне было важно их не спугнуть, чтобы они не разошлись, посыпая головы пеплом.
— То, что вы играли, мне понравилось, — сказал я. — Другие ваши песни не слышал, судить не возьмусь. Думаю, и там не всё так плохо, как ты говоришь. Ну а альбом… всё на ваше усмотрение. Хотите — запишите для него эти песни, хотите — просто на концертах исполняйте. Может, со временем всё и образуется. Ладно, парни, мне пора. Был рад знакомству.
До дома я добирался пешком и не торопясь — получилось около двух часов, но эта прогулка хорошо прочистила мне мозги. Я понял, что и в работе, и в музыке действую примерно одинаково — забрасываю на неподготовленную почву идеи из будущего и ожидаю, что они принесут обильные плоды. А так не бывает, любая идея хороша в свое время и при соблюдении кучи условий, которых сейчас могло и не быть.
С музыкой было чуть попроще, но пока что среди профессионалов мои действия почти не оставляли следов — Дутковский так изуродовал «Сказку», что её вряд ли признал бы и Валерий Гаина. А всё остальное вообще пока до нашей эстрады и тем более телевизионного экрана или фирмы «Мелодия» не добралось. То, что я делал, было похоже на бросание камней в воду — бросил один, другой, не слишком часто, даже редко, и круги на воде пока не пересеклись и не превратились во всё сметающее цунами.
А вот мои идеи про иноагентов и — я позволил себе быть честным с самим собой — про реабилитацию Сталина были по-настоящему революционными. Кроме того, я забросил их в такие заоблачные дали, откуда в случае успеха моих инициатив мог случиться настоящий камнепад на головы ни в чем не повинных граждан Советского Союза. Стоит ли такой результат какой-то борьбы с какими-то диссидентами, которые по большей части вызывают лишь жалость и брезгливость?
Я не знал ответа на этот вопрос. История пока что, кажется, катилась по тем рельсам, по которым она шла бы и без моего вмешательства, но чем дольше я буду трепыхаться, тем с большей вероятностью что-то изменится. И не факт, что изменится в лучшую сторону. Но это можно было проверить только эмпирически.