Поэтому и ругать Валентина было как-то не за что. Правда, если встречался с утра, то все рестораны ещё закрыты, да и водку просто так купить нельзя, но если у осведомителя было с собой? В общем, пусть сам думает, как ему лучше. Да и начальник я у него временный, скоро следствие по Якобсону завершится с тем или иным результатом, а там у Леонида Васильевича будет за подчиненного голова болеть, если он время найдет, чтобы хотя бы на мгновение отвлечься от своих грузинов. [2]
— Две — и обе хорошие, — сказал Валентин, раскуривая «мальборо». — В основном, конечно, все контакты ничего не видели и ничего не знают, но это понятно. Кто ж себе статью с пола будет поднимать? Я, конечно, уговаривал, убеждал, что они нам сейчас неинтересны, что их показаний в деле даже не будет. Но после шестидесятых среди валютчиков дураки перевелись, затаился народ, только с проверенными общаются. Но двое твоего Якобсона опознали. У одного он купил немецкие марки — именно ту сумму, которую у него нашли. А ещё одному продал американские доллары и швейцарские франки, и суммы там были весьма приличные — три тысячи долларов и полторы — франков. Причем просил именно рубли, даже не инвалютные.
Тысяча марок, которую нашли у Якобсона при обыске — мелочь по сравнению с мировой революцией, в общем обвинении эту сумму никто и не заметит. А вот наличие у советского гражданина такого количества долларов, даже если не считать швейцарские франки, трудно объяснить простецким «нашел на улице». Да что там говорить — это невозможно объяснить никак, кроме как назвать того, кто дал тебе столько инвалюты, а также рассказать, за что именно.
Якобсон, разумеется, не дурак, и заявит, что это оговор. Но с этими данными уже можно начинать работать — опрашивать возможных свидетелей, искать зацепки, тащить их из темных углов на свет и подшивать в дело. Причем я был уверен, что начальство даст нам на это зеленый свет — советское государство очень не любило тех, кто пытался схитрить, и обменивал валюту не по курсу, который печатался в «Известиях», а рублей по пять-шесть за доллар, что было ближе к реальности. [3]
Все эти спекулянты, которых опрашивал Валентин, обычно паслись на туристах и командировочных, которые в нарушение всех правил зачем-то привозили валюту на родину. Ещё их кормовой базой были иностранные студенты из МГУ или университета Дружбы народов. Советских людей за такое сажали безжалостно, а студенты обычно попадали на отчисление и последующую высылку, хотя варианты были разные — зависело от страны и текущих отношений с ней. Ещё эти жучки обитали, например, на улице Горького рядом со свежепостроенным «Интуристом» и более древним «Националем», где окучивали уж иностранных туристов, занесенных в СССР попутным ветром.
Когда мы с Валентином обсуждали эти моменты, то пришли к выводу, что у Якобсона «своих» валютчиков быть не может. То есть он выходил на них через знакомых, а это значило, что те ничем ему не обязаны — разовая сделка, незнакомый человек, которого и сдать органам не грех. Судя по всему, наш расчет оправдался. Вот только…
— Продавал? — уточнил я. — То есть ему зачем-то потребовались именно рубли, причем сразу в большом количестве, это же тысяч на двадцать потянет?
— Примерно, — кивнул Валентин. — Судя по словам источника, они долго договаривались — он не сразу поверил, что у твоего Якобсона может быть на руках такая сумма. Но потом всё-таки рискнул. Думаю, те доллары он с выгодой перепродал кому-то из эмигрантов, но не спрашивал.
Я тоже кивнул. Отказники, которым удалось добиться разрешения на эмиграцию, всеми правдами и неправдами старались купить наличную валюту или драгоценные камни. Об этом знали буквально все, в том числе и пограничники, а потому такие пассажиры досматривались в «Шереметьево» с утроенным рвением. Не все, конечно — я подозревал, что кто-то на таможне берет мзду, а потому часть «репатриантов» получает фактически зеленый коридор. Кого-то, кажется, даже ловили, но я в эту тему не погружался, да и не собирался подходить к ней близко — это как лужа с грязью, запачкаться легко, а вот чистым остаться гораздо сложнее.
— Вообще это отличные новости, спасибо, — искренне сказал я. — Правда, теперь я на распутье.
— На каком? — спросил Валентин.
— Можно, конечно, пойти по длинному, но надежному пути, — объяснил я. — Озадачить оперативников, начать опрашивать потенциальных свидетелей, двадцать тысяч просто так не спрячешь, кто-то должен был заметить, куда ушла такая сумма. Начать проверять расходы самого Якобсона, думаю, что-то он на себя потратил, не могло к его рукам ничего не прилипнуть, не тот характер у него. Через месяцок, думаю, что-то накопаем, с чем его можно прижать на полную катушку.