С валютой Якобсон, с его слов, впервые столкнулся после ареста Якира, когда ему позвонил корреспондент британской «Таймс» Дэвид Бонавия. Они были уже знакомы — Бонавия регулярно беседовал с разными диссидентами, брал комментарии и у самого Якобсона, но тут темой разговора стали деньги. Бонавия заявил, что его скромные взносы на развитие правозащитного движения в Советском Союзе обычно принимал Петр Якир, а сейчас он не знает, кому стоит доверять; Якобсон посчитал нужным признаться, что именно он вносит решающий вклады в издание «Хроники…», и посетовал, что после зверств КГБ денег на следующий выпуск не хватит. Тогда Бонавия и передал ему конверт, в котором лежали доллары, швейцарские франки и немецкие марки.
Судя по всему, Якобсон не врал, когда рассказывал, что сильно перепугался, обнаружив дома в этом конверте валюту, да ещё и в таком количестве. Но потом успокоился, через знакомых вышел на «жучка», которому успешно и продал всё, да ещё и по хорошей цене. Где-то половину он потратил на два выпуска, а вторую половину отдал дочери Якира, чтобы та помогала отцу в тюрьме. Никаких записей он никогда не вел, а отчета о деньгах никто пока не требовал.
— И что думаешь?
Мы с Валентином стояли у ворот «Лефортово» — он курил, а я обдумывал услышанное. Его вопрос был закономерен, но прежде чем ответить, я оглянулся по сторонам; впрочем, кроме пары женщин, которые приехали передать посылки своим родственникам, никого рядом не было.
— Врёт, — я пожал плечами. — Не во всем, но в целом — врёт. С Якиром я общался, он к валюте на пушечный выстрел не подошел бы, там идеи из ушей лезут. Думаю, Якобсон и раньше с иностранцами общался и деньги у них брал. Разве что до этого ему рублями давали, а тут, видимо, возник какой-то форс-мажор, вот этот британец и сунул в конверт, что было под рукой — сами, мол, разбирайтесь.
— Да, я тоже так подумал, — согласился Валентин. — И про то, куда ушли деньги, он не всё сказал. Ты будешь эту дочь Якира допрашивать?
— Буду, куда я теперь денусь, — вздохнул я. — Только видел я её уже, там мозги промыты напрочь. Такой деньги доверять — всё равно, что на ветер их швырять. Посмотрим, в общем… всё равно надо точно установить, в чем соврал Якобсон. Думаю, в количестве денег. Что-то я не заметил у Якира каких-то разносолов в камере.
— Ну тебе виднее… — Валентин с сожалением посмотрел на окурок и отбросил его в сторону. — Ты сейчас обратно в Контору?
— Нет, надо в театр один заехать… По делам, так сказать.
— Ого, кучеряво живут ловцы диссидентов! — воскликнул он. — А что за театр?
— Таганка.
— Дважды «ого». А что там интересного в это время?
Валентин был мне, по большому счету, никем. И, наверное, мне не стоило посвящать его в свою личную жизнь. Но и отмалчиваться, ссылаясь на какую-нибудь «секретность», не хотелось. Поэтому я плюнул на всё и честно сказал:
— Там Высоцкий сейчас, у них репетиция перед открытием сезона. А мне с ним надо побеседовать по одному личному делу…
Он внимательно посмотрел на меня и серьезно спросил:
— А что за дело? Или не хочешь говорить?
— Не хочу, — улыбнулся я. — Но тайны большой нет. Так получилось, что я женат на бывшей его любовнице. А он всё ещё не оставил желание её вернуть. Вот только она уже на девятом месяце, носит моего ребенка. И мне надо как-то намекнуть этому Высоцкому, что его визиты к ней нежелательны.
— «Ого» трижды… — пробормотал Валентин. — Как интересно живут сотрудники вашего управления, у нас даже близко ничего подобного нет. Слушай… а ты не против, если я тебя на машине в этот театр подброшу и издали посмотрю, как ты будешь намекать?
Я хмыкнул.
— Да можно, но тебе-то это зачем? Если контрамарку хочешь — я попробую устроить… на завтра вряд ли, там, наверное, всё уже расписано. А на сентябрь, думаю, вполне.
— Ух, какие связи…
— Ага, семейные, — кивнул я. — Когда жена — актриса этого театра, с контрамарками попроще.
— Так она… — он сбился. — Слушай, я всё-таки поеду с тобой, даже если ты будешь против. Хотя бы для того, чтобы ты с этим Высоцким ничего плохого не сделал… вдруг из себя выйдешь? А тут я — рядом. Ну как?