Она всхлипнула.
— Он приходил… кажется, месяц назад, дал рублей двести… две купюры по сто… для нас с Юликом это большая сумма… сами же знаете, его не печатают, и я вынуждена уйти…
Я мысленно вздохнул.
— Ирина Петровна, не пытайтесь меня разжалобить, я слишком много повидал в этой жизни, — устало сказал я. — Конечно, как человек, я вам сочувствую. Но и вы должны понимать, что эти санкции со стороны государства вызваны вашей противоправной деятельностью. Ни один руководитель не рискнет связываться с тем, за кем внимательно приглядывают органы.
Она снова всхлипнула, но промолчала.
— Вы готовы на очную ставку в случае нужды? — уточнил я.
— А это… это обязательно? — она подняла на меня покрасневшие глаза.
— Если Анатолий Якобсон будет настаивать, что передавал вам названную сумму, а вы будете это отрицать, то получится ваше слово против его слова, — объяснил я. — Иными словами — тупик, выходом из которого и является очная ставка. Есть и другие способы, но, боюсь, к вашей ситуации они не подходят.
— А что за способы? — спросила она с надеждой.
— Вы должны доказать, что не получали от гражданина Якобсона названную сумму. Но, как вы, надеюсь, понимаете, доказать отсутствие чего-либо очень сложно, если не невозможно. Например, если мы восстановим всю вашу жизнь за прошедшие полтора месяца с точностью до минуты, это всё равно даст лишь косвенную уверенность в том, что Якобсон говорит неправду. Поэтому и прибегают к очной ставке — знаете, врать, глядя человеку в глаза, очень трудно. Я лично уверен, что Якобсон по какой-то причине вас оговорил, но мою уверенность, к сожалению, к делу не подшить. Тем не менее, прежде чем организоваться вашу с ним встречу, мы ещё раз спросим его о деньгах, и, возможно, на этот раз он ответит честно. Но повторю свой вопрос: вы готовы на очную ставку с Анатолием Якобсоном?
Она коротко кивнула.
— Наверное, да… — на лице дочери Якира пробежала тень, она подалась вперед и тихо спросила: — Скажите, а если я соглашусь, что он дал нам эти деньги…
— Не стоит, Ирина Петровна, — я позволил себе легкую улыбку. — Эти деньги получены преступным путем и проходят как вещественные доказательства по делу гражданина Якобсона. Готовы ли вы вернуть государству десять тысяч рублей? И подумайте ещё вот о чем — что будет, если потом мы установим, кому он всё-таки отдал эти деньги? Заведомо ложные показания, статья 181 Уголовного кодекса РСФСР, до года лишения свободы. Знаете, мне бы не хотелось рассказывать вашему отцу, что его дочь тоже оказалась под следствием. Мы с ним только-только достигли некоего взаимопонимания, а такая ситуация всё разрушит. Так что скажете про очную ставку, Ирина Петровна?
То, что Якобсон врал, было понятно сразу, и вопрос был только в степени этого вранья. Собственно, для выяснения этого я вызвал на понедельник Ирину Якир, раз уж её друг и соратник показал на неё недрогнувшей рукой. У дочери моего главного подследственного дела шли неважно, но это было заметно и по первому допросу, который прошел достаточно формально. Она была в целом красивой девушкой, похожей на отца, но со смягченными чертами лица; её портила разве что прическа — впрочем, сейчас такое убожество было даже в моде — и неприятные псориазные пятна, которые она безуспешно пыталась маскировать косметикой. По-хорошему, ей бы серьезно заняться своим здоровьем, начиная с нервной системы, показаться дерматологу — но борьба с советской властью не оставляла ей времени на всякие глупости.
Правда, сейчас они с мужем, бардом Юлием Кимом, уже отошли от активных действий, чтобы хоть как-то восстановить карьеру Кима, но всё равно — судя по результатам допросов, большая часть украинской информации в «Хронику» проходила именно через эту Ирину. Задерживать её я не собирался — корреспонденции с Украины она передавала тому же Якобсону безо всякой обработки и критического восприятия, даже не редактировала. Вообще редактурой, если её так можно было назвать, «Хроники» занимались либо сам Якобсон, либо пара девушек, которые также были вовлечены в борьбу за всё хорошее — некие Полина Вахтина и Татьяна Великанова. Третьей была Надежда Емелькина, которая в прошлом году не выдержала накала борьбы и отъехала в пятилетнюю ссылку.
Вахтину мои коллеги выключили из процесса ещё в 1969-м, её проверяли в институте Сербского, потом всё же осудили на пару лет и отправили отбывать срок в Казани; она должна была выйти в декабре. Великанова напрямую в поле зрения Комитета не попадала, только в связи с арестом мужа, одного из той восьмерки, что выходила на Красную площадь в августе шестьдесят восьмого протестовать против событий в Чехословакии. Но данные, полученные в ходе дела Якира, позволяли и её привлечь к ответственности — она, как оказалось, была активным помощником Якобсона в работе на «Хроникой». Правда, девушкой её можно было назвать весьма условно — ей уже было сорок лет; по иронии судьбы, она тоже работала программистом, но кандидатскую диссертацию не защитила. Я про такую диссидентку ничего не слышал, а потому ещё не решил, что с ней делать, и гражданка Великанова пока пребывала на свободе. [1]