Но вместе с линией партии колебались слишком многие, чтобы с этим явлением можно было разобраться запретами и наказаниями. Те же артисты — режиссеры, актеры, художники, — которые пытались выразить свои ощущения через обращение к знакомым сюжетам и образам. Некоторые из них действовали слишком прямолинейно — как режиссер Михаил Ромм, который не так давно снял фильм «Обыкновенный фашизм»; эту картину идеологи из ЦК на всякий случай задвинули в дальний ящик, хотя на Западе его показывали — как доказательство намерений советского руководства ни в коем случае не возвращаться к наследию Сталина.
И вокруг этих явных и неявных антисталинистов навозными мухами вились те, с кем и должен был бороться во всю силу Комитет государственной безопасности — националисты всех мастей и расцветок, которым дай волю — и они с удовольствием разорвут единую страну на столько кусков, сколько получится. В знакомой мне истории получилось на пятнадцать, но я помнил, что были поползновения и от России отщипнуть лишнее — по мнению этих деятелей, разумеется.
— Да нет, — улыбнулся я. — Всё в порядке. На работе суета, один этап заканчивается, другой начинается, а это всегда непросто.
— Понимаю, — Татьяна смешно сморщила лобик. — У нас в театре тоже так, когда один спектакль сдали, и надо к новому начинать готовиться.
— Очень похоже, — согласился я.
Я действительно, кажется, отыграл один спектакль, и теперь меня ждал другой, для которого, правда, пока даже пьеса не была написана.
— Сыграешь что-нибудь? — попросила она. — А то с этими своими командировками совсем гитару забросил…
Это было не совсем так, но при моем концерте в бомбоубежище «генеральского» дома Татьяна не присутствовала, а дома я действительно не играл уже с неделю. Я взял акустику, чтобы не возится с усилителем, подстроил струны, сыграл небольшой проигрыш и запел:
— В моей душе осадок зла и счастья старого зола…
Да, я пел эти строки Юрию из бывшей группы «Сокол», но и сейчас они соответствовали моему настроению. Наверное, эта песня вообще подходила для ситуаций, когда в душе не просто осадок зла, а самый настоящий раздрай — как у меня сейчас. После разговора с Молотовым я вообще не представлял, в какую сторону мне двигаться и чего это мне будет стоить.
[1] За всю историю США было шесть партийных систем, но до наших дней дожили две основные партии, которые раньше были другими. До Гражданской войны, например, Республиканцы были за прогресс и против рабства, а демократы хотели сохранить существующие порядки; соответственно, первые опирались на города, а вторые — на сельскую местность. Во время Великой Депрессии всё поменялось — основным электоратом демократов стали города, а республиканцев — всякие фермеры. Примерно в семидесятые произошла новая трансформация, демократы стали синонимом либеральных порядков, а республиканцы — консерваторами (MAGA, Трамп, вот это всё), хотя там даже внутри партий есть разные крылья.
Глава 17
«Ночь превращается в ложь»
Я сидел в зале суда и слушал скучные казенные слова, некоторые из которых написал сам или продиктовал своим подчиненным. В будущем советский суд часто называли формальностью, потому что приговор был известен ещё до начала заседания. Это было не совсем так, но чаще всего следствие в лице прокуратуры и судебная власть находили общий язык, и до суда доходили только дела с железным обоснованием — из-за этого, кстати, оправдательных приговоров было мало. Этот случай был именно таким — моя группа последние недели работала в тесном контакте с прокурором и с судьей, вычищала шероховатости и дополняла пухлые тома новыми и новыми документами. К тому же у нас имелось полное сотрудничество со стороны обвиняемого, что существенно облегчало нашу задачу.
Петр Якир был тут, но сидел он спиной ко мне — я специально выбрал местечко сзади и сбоку, чтобы не бросаться в глаза. В зале были и его дочь с мужем, и некоторые его соратники по борьбе, поэтому часть стульев занимали оперативники из Комитета, которые следили, чтобы наши диссиденты не вздумали бузить. Этот присмотр осуществлялся мягко, с каждым накануне провели беседу, да и через самого Якира я передал, что любые попытки сделать картинку для западных газет чреваты ужесточением наказания. Правда, оставался шанс, что найдутся те, кому положенный сейчас Якиру год в колонии как ножом по горлу, но пока что всё было тихо. Не было ни Сахарова, ни Солженицына — то ли вняли голосу разума в лице моих коллег, то ли просто решили, что Якир не стоит их усилий.