Я недавно наткнулся на статистику национальностей СССР — это была выдержка из результатов всесоюзной переписи 1970 года. Из неё следовало, что если получится сделать из русских, украинцев и белорусов единый славянский этнос, то у остальных республик Союза не будет даже тени шанса что-либо противопоставить этому славянскому нашествию — он представлял бы почти три четверти общего населения страны. Ну а дальше вопрос политической воли — например, превратить Прибалтику и Закавказье из республик в области, разрешить свободный переезд в обе стороны, перестать поддерживать их языки и культуры… И уже лет через двадцать на этих территориях будет сплошная Россия — вырастет поколение, которое просто не будет знать, что вместо «привет» нужно говорить «свейки» или «гамарджоба».
Характерный пример — евреи, которые уже не знают никакого идиша или иврита и вынуждены учить новый язык после эмиграции, чтобы хоть как-то общаться с согражданами на своей исторической родине. Конечно, они не забыли своих корней, держатся своих и помогают им, но каждое новое поколение всё дальше и дальше уходит от культуры бывших польских местечек и имперской черты оседлости.
В какой-нибудь Средней Азии — а это целых пять республик — сейчас живет около восьми процентов всей численности людей в стране. Пара волн переселения, поощрение отъезда молодежи на новые места, например, на освоение Сибири и Дальнего Востока, где плотность населения вызывает только слезы — и о проблеме баев и родовых обычаев, оставшихся в наследство от старых ханств, можно забыть, как о страшном сне. А на их место приедут русские, белорусы, те же прибалты, которые будут добывать полезные ископаемые и развивать местную промышленность настоящим образом.
Я понимал, что просто так это предложение никто не примет и даже рассматривать всерьез не будет — ленинские строки о праве наций на самоопределение не только выжжены в сердце каждого большевика, но и проникли этим большевикам в мозги, заменив там их собственные мысли. Более того, после войны это право впечатано огненными буквами в документы ООН, что лишь добавляет ему веса. Против таких аргументов мнение какого-то скороспелого майора из КГБ ничего не значит, и даже если на меня прольется всё красноречие мира, я не смогу убедить Политбюро, что им нужно формировать советский народ по-настоящему, а не ограничиваться пустой риторикой, которую даже коммунисты пропускают мимо ушей.
Ну а если мои идеи дойдут до слуха Андропова, то майором мне быть недолго — хорошо, если просто выпнут из Комитета, с такими идеями в Союзе очень сложно найти себе достойное место. Тут же сейчас все интернационалисты, а отдельные проявления национализма не рассматриваются как цельное явление. И «Хронику текущих событий», похоже, читают только некоторые сотрудники Пятого управления КГБ, да и то не слишком прилежно.
В общем, я радовался тому, что хоть какие-то мои идеи дойдут до Политбюро ЦК. Но одновременно — был расстроен тем, что опять придется что-то доказывать тому же Суслову, который увидит фамилию Сталина и закусит удила почище Петра Якира. И что с этим делать, я не знал.
Следующая неделя началась тихо и спокойно. Новых атак террористов не случилось, наша сборная спокойно победила на олимпиаде в общем и в золотом медальном зачете в частности, а баскетболисты, как я рассказывал Максу, обыграли в финале своего турнира американцев. Макс вернулся домой уже в понедельник, вместе со своими подопечными, но встретились мы только в среду — после работы он вызвонил меня и пообещал доставить домой на своем «москвиче». Пришлось в темпе сворачивать все дела, сдавать бумаги в секретный отдел и чуть ли не бегом добираться до московского управления.
В машине Макс говорил о поездке — без подробностей, только байки; у нас с ним были одни учителя, и он хорошо помнил, где и что можно делать. И лишь припарковав машину у моего дома, он жестом пригласил меня прогуляться не к подъезду, а подальше, в сторону недалекой стройки, которая сейчас высилась над другими домами нашего района, как темная громадина рыцарского замка.
— Спасибо за валюту и за совет, — сказал Макс, когда мы оставили дом позади. — Я там действительно прилично выиграл. Букмекеры были твердо уверены, что американцы победят, и коэффициент большой закатили. Три тысячи марок. Половина — твоя.