– Вот это спич, – сказал Лев Антоныч.
– Боже, теперь я понял, как ты все эти рабочие места получила. Если бы у меня была своя фирма, я бы тебя прямо сейчас директором назначил. У тебя есть твиттер? Я хочу узнавать все твои новые мысли, – сказал Волгушев.
– У меня есть инстаграм. Я пощу там, какой новый плащ купила и где побывала в отпуске. Я говорю только, что надо меньше жалеть себя, не надеяться на других, а больше работать самому. Понятно? Вот моя главная мысль.
– Лёля, ну в самом деле…
– Да я согласен полностью. Зачем ты, Лев Антоныч, перебиваешь жену, она кругом права.
Плавина шумно выдохнула и, опустив плечи, повернулась к мужу:
– Вломи мне, Лев Антоныч. Что-то я от себя устала.
Лев Антоныч испуганно посмотрел на Волгушева:
– Я ее совсем не бью. Это только присказка такая.
Плавина подалась к Волгушеву. Ее глаза покраснели, в уголках блестела влага.
– Ты прости меня, Петя, если я грублю тебе. Так на работе умоталась, что хоть запирайся в ванной и рыдай. У меня, видишь, даже глаз дергается, – она потрогала веко.
– Это от кофе, – пояснил Лев Антоныч.
– Совершенно не обижаюсь, Елена Александровна. С таким удовольствием давно ни с кем не разговаривал.
– Откуда ты мое отчество знаешь, гад?
– На линкедине посмотрел.
Плавина быстро утерла глаза костяшками, взяла ладонь Волгушева в руку и поводила указательным пальцем по линиям.
– Как твоя бывшая жена поживает?
– Неожиданный вопрос. Не знаю. Что мне предначертано? Я женюсь в этом месяце или уже нет? Не слежу за ней. Стала тестировщицей, переехала в Черногорию. Может, родила уже.
– Справедливости ради, она всегда была похожа на человека, который назовет дочку Евой или сына Прохором, – непонятно чему сочувствуя, проговорил Лев Антоныч.
Плавина и Волгушев разом подняли на него глаза.
– Ничего себе ты ядовитая личность!
– С вами поневоле нахватаешься, – стал оправдываться он.
– Все забывал у Льва Антоныча спросить, а как вы познакомились?
Плавина отпустила руку Волгушева и немного покраснела. Плавин старался скрыть довольную улыбку, но его так распирало, что он стал ерзать на стуле. Плавина посмотрела на мужа, усмехнулась и рассказала, что поступила на юрфак потому, что туда поступил мальчик из ее класса, который ей нравился. Лев Антоныч попал с ней в одну группу, когда перевелся на четвертом курсе с филфака.
– А остальное, извини, не твое дело.
– Что-то стыдное?
– Конечно, – гордо сказала Плавина. – Разве может настоящее чувство быть не стыдным в пересказе.
– Мы случайно узнали, что оба в одно и то же время прогуливали школу в десятом классе, – задушевным голосом сказал Плавин. – Каждый у себя в районе, но параллельно. Только я дома сидел и в GTA играл, а она в районную библиотеку ходила и там читала.
– Ну и совсем не стыдно, – удивился Волгушев.
– На первые свидания, – продолжил Плавин, – она всегда брала с собой фляжечку с коньяком и как-то так напилась от волнения, что мы час просидели во дворе на Карла Маркса на скамейке. Она положила мне голову на колени и не шевелилась. Только так удерживалась, чтобы не сблевать.
– Ну зачем ты ему это рассказываешь? Он нам ничего такого не рассказал.
Волгушев и Плавин смеялись, как, бывало, им случалось в университете, если при них происходила какая-нибудь нелепица. Отсмеявшись, Волгушев продолжил серьезно:
– Ну хорошо, ну познакомились вы, как дураки какие-то, встречались. Но как вы поняли, что это оно? Что вот точно оно?
Они не переглянулись и даже не поменяли выражения лиц. Плавина откинулась и даже как будто открыла рот, чтобы ответить, но Лев Антоныч прежде пожал плечами:
– Да никак. Оно все само как-то.
Жена проглотила почти сказанное слово и начала с нуля:
– На самом деле я все время была уверена, что это все ерунда и мы просто друзья.
Тут дверь открылась, и в кухню вошел сонный мальчик Плавиных. Он оглядел взрослых и спросил отца, будет ли тот сегодня на гитаре играть.
– Что, простите? – не поверил своим ушам Волгушев.
Плавин, отдуваясь, поднялся и, толкая ребенка перед собой, пошел в комнату. Там он вытащил из зеркального шкафа желтую акустическую гитару, отошел к окну, присел на рукоять кресла и окинул взглядом усевшихся на диване напротив зрителей. Он стал уверенно перебирать струны, звуки скоро сложились в ясный, печальный мотив. Волгушев хотел уже восхититься тому, что его друг правда умеет играть, как вдруг Плавин запел тихим, нетвердым, но совершенно серьезным голосом.